Алексей Гравицкий - Мама

– Зачем вам мое имя? Вы и фамилию через пять минут не вспомните. Мы же для вас не люди. Нет, я без обид и претензий. Просто это в самом деле так. Хотите имен? Вон Юрка сидит, его лучше запомните.

– Хорошо, запомню, – пообещал Слава и поглядел в серые глаза с бесцветными ресницами. Продолжил без паузы – Знаете, почему вы здесь? Вы остаетесь в резерве.

На лице капитана мелькнуло радостное удивление.

– То есть в Белом городе?

– Нет, – покачал головой Вячеслав. – В России.

– Какая Россия? – фыркнул Сергеев. – Кончилась Россия.

Вячеслав поглядел на офицера. Слишком серьезен, чтобы говорить банальности, пошлости или шутить. Значит, говорит от души. Что ж, и нелюбимые солдатики могут быть интересными и иметь свою прелесть.

Слава встал, прошел к бару и вытащил бутылку коньяка. Местного, со странным названием «Московский». Прихватив бутылку и пару стаканов, вернулся за стол.

– Скажи капитан, ты доволен жизнью? – Он свернул пробку и плесканул в стакан. – Коньяк будешь?

– Нет.

– Что «нет»? Нет, не доволен? Или нет, не будешь?

– И то и другое.

– Угу.

Слава поглядел на второго офицера. Юрка. Бесцветные ресницы, испуганное лицо… нет, не испуганное, растерянное. И серые глаза. Надо запомнить, раз обещал. Он повел бутылкой в сторону Юры, предлагая алкоголя. Парень неопределенно замотал головой. Вячеслав молча плеснул во второй стакан и решительно придвинул к растерянному Юрику.

– Вся беда в том, что люди всегда недовольны жизнью. Как бы ни хороша была жизнь, все равно найдется что-то, что раздражает и портит эту самую жизнь. Только у одного жизнь дерьмо, потому что три дня не жрал и денег нет и крыши над головой, а у другого – потому что ноготь сломался и меланхолия с утра беспричинная. Мне тоже жизнь не нравится. И я хочу ее изменить. Может быть, кому-то не понравится то, что мы сейчас делаем, но кому-то же это обязательно понравится. Россия не кончилась, капитан. Россия – это мы с тобой. Это ты, это я, это пацан вот этот, – Вячеслав повернулся к Юре и приказал. – Пей!

Лейтенант присосался к стакану, нервно задергался кадык.

– У меня был друг. Русский француз. Представляешь? И такое бывает, – продолжил он смакуя коньяк. – Так он вообще был против территориального разделения. И я бы тоже был против, хоть в знак солидарности с мертвым другом, но тут ведь как…

Слава пригубил коньяк. Капитан подался вперед, ожидая продолжения.

– Тут ситуация такая, сложная. Я против территориальной розни, я хочу, чтобы везде был один единый мир. Но я не хочу, чтобы везде была Америка. Ты ведь тоже предпочел бы, чтобы везде была Россия?

Сергеев кивнул. Юрик сидел с пустым стаканом и такими же пустыми глазами смотрел на капитана и странного мужика, который поставил себя выше гаранта конституции Юлии Владимировны.

– Вот потому тебе придется поработать. Причем не где-то там, а здесь, в России. Я дам вам координаты цели и координаты позиции. Это американская база, находится она в Воронеже. Помнишь, что такое Воронеж, или?

– Помню, – кивнул капитан.

– Молодец. Вот эта база должна быть эвакуирована в ближайшие десять часов. Если этого не случится, то я дам тебе знать и ты нажмешь на кнопочку на своей новой пушке. Вас же уже проинструктировали. И эту супербазуку выдали.

– Нам не…

– Выдали, выдали, – перебил Вячеслав. – Она у вас в багажнике сюда приехала. Та самая, с которой вы на учениях работали. Я хочу, чтоб ты понял, капитан, мне это не нравится, но надо, надо убрать Америку, пока она нас не убрала. Она нас пыталась пятнадцать лет изничтожить. Ей это удалось почти. Вот даже ты решил, что России нет. Но Россия-то есть. И будет. И чтоб Россия была, надо, чтоб Америки не стало. Понимаешь? Уберем границы и создадим единое государство. Мир во всем мире. Миру мир, войне писюк.

Юрик хихикнул.

– Идите с богом, капитан. И я рассчитываю на вас. На тебя, на него, – Слава кивнул на Юрика. – Вся Россия на вас рассчитывает. Когда скажу кнопку нажать, нажмешь. И не думай, что там, в Воронеже, мирные жители остались, свои остались. Их там нет. Я знаю. Знаешь, как американцы свои базы здесь строили? Жгли все на хер напалмом и отстреливали тех, кто выжить пытался. А потом сверху пожарища базу свою. Знаешь, почему? Партизанских войн боятся. И правильно делают.

Он еще говорил что-то, а мысли уплывали все дальше. А капитан кивал и Юрик смотрел преданно, хоть и не понимал не хрена. А потом они ушли.

Слава залпом выпил коньяк – страшная гадость. И коньяк, и ситуация. И Россия, и Америка. Все – говно. Чем Россия отличается от Штатов? Тем что своя. А дай волю, поведет себя точно так же. Сперва рулили Советы, полмира зубами скрежетало. Теперь рулят Штаты, и это тоже далеко не всех устраивает. Любая империя должна рухнуть. Не существует бессмертных империй, как и бессмертных людей. И любая империя кого-то радует, а кого-то напрягает. Любая сила действует так, что кого-то толкает вперед, и он доволен, а кого-то отталкивает в сторону, и он, естественно, не радуется такому повороту.

А по сути любая империя – дрянь. Любая сила – дрянь, потому что сразу на контрасте возникает бессилие. И это бессилие начинают гнобить. Сильные одеваются в белое. Сильные называют себя светом, а все остальное – тьмой. И начинают бороться против тьмы, не разглядывая, есть там что-то хорошее, нет ли. Начинают давить все и вся, не потому что это плохо, а потому что это по-другому, иначе.

Как давным-давно любили говорить в некоторых учреждениях: «положено» и «не положено». Так положено, и мы будем так делать, а так не положено. Кем положено? Кем не положено? Вячеславу всегда хотелось положить болт на это «положено – не положено». Но те, которые руководствовались этим принципом, отчего-то имели силу. Не большую силу, но неистребимую. Как муравьи. Можно легко задавить одного, двух, десять, сто, но всех все одно не передавишь. Почему имеют силу мелкие сошки? Махонькие начальнички? Потому что чувствуют свою крохотную ответственность, чуют свое крохотное величие и пыжатся, и стараются следить за исполнением этих самых «положено – не положено».

Давить гадов. Тех, кто ни хрена не видит вокруг, потому что силен. И тех, кто подлизавшись к этой силе катится на волне, двигая вперед психологию «положено-не положено». И тех, кто против этой силы и отлетает, сметенный ею с дороги. Почему? Потому что, если вектор изменится, эти, что сейчас против, окажутся за. А те, что сейчас на гребне волны, полетят в стороны, волной сметаемые. Человеки одинаковы. Хапнуть побольше, почувствовать силу – и вперед, как бык на красный цвет. Ни хера не вижу, ни хера не слышу… говорить с кем-то? Вот еще, вы все в дерьме, я в белом фраке. Ни хера никому не скажу. Быдло.