Каору Такамура - Она (Новая японская проза)

Он сказал:

— Странная, правда?

Я улыбнулась в замешательстве.

— В детстве Эрико взяли в дом моей будущей матери, ну, вот этой, с фотографии. Не знаю почему, но росли они вместе. Мужчина он был хоть куда, пользовался успехом у женщин. Чего это он на девушке с таким лицом женился? — Юити с улыбкой разглядывал фото. — Но, видно, сильно к ней был привязан, даже долг свой перед приемными родителями презрел — они ведь убежали из дому.

Я кивнула.

— Когда моя настоящая мать умерла, Эрико работу бросил, я — совсем кроха — остался у него на руках. Тогда он и принял решение стать женщиной: уверен был, что никого больше в жизни не полюбит. Да и от застенчивости здорово страдал. Но делать все привык основательно, потому и операцию выбрал самую радикальную — и лицо изменил, и все остальное. На оставшиеся деньги был куплен бар, да и на мое воспитание хватило. Вот тебе и одинокая женщина!

Он улыбнулся.

— Какая поразительная жизнь прожита! — воскликнула я.

— Почему же «прожита», она еще продолжается, — усмехнулся Юити.

Можно ли ему верить, или он голову мне дурит?

Чем больше я узнавала об этих людях, тем меньше их понимала.

Но вот их кухне точно можно было верить. Пусть мать с сыном внешне и не похожи, но именно в кухне воплотилось их внутреннее сходство. И еще: когда они улыбались, их лица сияли, словно лик Будды. Куда уж лучше!

— Завтра с утра мне надо уйти, ты бери все, что понадобится.

Сонный Юити принес мне пижаму и одеяло, объяснил, как пользоваться душем и где полотенце. Потрясенная услышанным, соображала я туго. Мы смотрели видео, вспоминали то цветочную лавку, то мою бабушку. Время пролетело незаметно, уже пробило час ночи, Зато диван навевал умиротворение. Широкий и мягкий, он прямо-таки встать не давал.

— Небось твоя матушка едва присела на него в мебельном магазине, так сразу и решила его купить — и купила.

— Точно! — сказал он. — Если уж что вобьет себе в голову, обязательно сделает. Меня просто потрясает ее воля: захотела — значит, ни за что не отступится.

— Да, здорово! — согласилась я.

— И диван этот временно твой, твоя постель то есть, — сказал он. — Правда мы нашли ему хорошее применение?

— Я?! — меня одолевали сомнения. — Я смогу здесь спать?

— Ну конечно! — он не колебался ни секунды,

— …Весьма благодарна… — промямлила я.

Он дал мне еще какие-то наставления и ушел к себе в комнату.

Спать хотелось ужасно.

Пока я, размышляя о том, что же со мной происходит, принимала в чужом доме душ, струи горячей воды смыли накопившуюся усталость.

Облачившись в чужую пижаму, стараясь не шуметь, босиком, я отправилась еще раз взглянуть на кухню. Да, это была хорошая кухня. Наконец я добралась до ставшего на эту ночь моей постелью дивана и погасила свет.

Цветы словно плыли в призрачном отсвете, обрамляя мерцающую картину ночи, распахнувшуюся с десятого этажа. Дождь кончился, и напоенный влагой ночной воздух ослепительно искрился. Я закуталась в одеяло и улыбнулась — так близко от кухни мне выпало сегодня спать. И не в полном одиночестве. Наверное, именно этого я и ждала. Наверное, единственной моей надеждой и была постель, в которой, хотя бы на время, можно забыть о прошлом и не думать о будущем. Когда ты печальна, лучше спать одной, иначе грусть совсем одолеет. Тем более рядом кухня, цветы и человек, ночующий с тобой под одной крышей. И тишина. Чего же боле?

Умиротворенная, я уснула.

…Разбудило меня журчание льющейся воды.

Ослепительно сияло утро. В задумчивости я приподнялась на постели. В кухне спиной ко мне стояла Эрико, одетая далеко не так шикарно, как вчера.

— С добрым утром! — она обернулась. До того эффектная, что сон мой точно рукой сняло.

— Доброе утро! — ответила я. Сконфуженная, она застыла перед открытым холодильником. Потом глянула на меня:

— Обычно в это время я еще сплю, но сегодня что-то есть захотелось. А дома хоть шаром покати. Придется в лавке заказать. Тебе чего хочется?

Я привстала:

— Может, мне самой что-нибудь сготовить?

— Тебе? — переспросила она. — А с ножом-то, полусонная, управишься?

— Ну конечно!

Комната, пронизанная солнечным светом, напоминала солярий. Насколько хватало глаз, приторно синело слепящее небо.

Я наслаждалась чудесной кухней. Сна как не бывало. И тут вдруг припомнила, что хозяйка — мужчина.

Ничего путного в голову не приходило. Меня Просто заливал поток воспоминаний, казалось, что все это уже происходило со мной когда-то. И свет был такой же слепящий… Родной до невозможности показалась она мне, когда, бросив подушку на пыльный, пахнущий деревом пол, устроилась на ней перед телевизором.

…Она с радостью уплетала приготовленные мной салат из огурцов и рисовую кашу с яйцом.

Стоял полдень. Из дворика по соседству доносились голоса детей, резвившихся на весеннем солнце. Комнатные растения на окне тянулись к свету; их зелень казалась особенно яркой. Высоко в бледно-голубом небе неспешно плыли прозрачные облачка.

Стоял ленивый теплый полдень.

Еще вчера утром мне такое и в голову прийти не могло: куда как странно — поздний завтрак с едва знакомым человеком.

Стола не было. Еду мы расставили прямо на полу, и солнечные лучи пронизывали чашки, в которых мерцал прохладный зеленый чай.

— Юити как-то сказал, что вы напоминаете ему нашу собачку Нонтян. И правда похоже.

— Это ее так звали — Нонтян?

— Или Гавчик.

— Вот как.

— Глаза похожи, волосы… Вчера увидала тебя — и едва не расхохоталась, до того похожа.

— Да… — меня не сходство с собакой огорчило, а мысль о том, что этот их Гавчик вполне мог быть сенбернаром. Кошмар!

— Когда Нонтян умер, в Юити буквально ни рисинки впихнуть было невозможно. Значит, ты ему нравишься. А может, это и вовсе — любовь? Тут зарекаться нельзя, — она захихикала.

— Спасибо на добром слове!

— Твоя бабушка с нежностью относилась к Юити.

— Да, она его очень любила.

— Знаешь, я не могла посвящать моему мальчику достаточно времени, когда он рос. Возможно что-то и упустила в его воспитании.

— Упустили? — я улыбнулась.

— Да, — сказала она с материнской нежностью, — он эмоционально неустойчив, странно холоден к людям. Видно, многое я сделала не так, хотя и старалась вырастить из него хорошего человека. Отчаянно старалась, изо всех сил. Но он добрый мальчик.

— Я понимаю вас.

— И ты — добрая.

Она улыбнулась, и он, как бы скрытый в ней, улыбнулся тоже. Ее лицо с мягкой улыбкой напомнило мне изнеженные лица нью-йоркских геев, которых часто показывают по телевизору. Нет, какое может быть сравнение?! — в ней ощущалась необыкновенная сила. И глубочайшее очарование, которое, видимо, и предопределило все, что с ней произошло. Уверена: ни покойная жена, ни сын, ни сам он, прежний, не сумели бы помешать превращению мужчины в обворожительную женщину. Таков был изначальный характер Эрико, и так судила судьба.