Филип Дик - Скользя во тьме

— Да, — ответил Веставэй. А про себя подумал: «Но этот парень так выгорел. Не уверен, очень ли важно, что нам удалось его внедрить. Не уверен, добились ли мы хоть чего-то. И все-таки должно было быть именно так, а не иначе».

— И у них нет насчет него подозрений?

— Нет, — ответил Майк Веставэй.

— Ты лично убежден, что они выращивают товар? — спросила Донна.

— Лично я не убежден. Я так не считаю. Так считают они. — Те, кто нам платит, подумал он.

— А что означает название?

— Mors ontologica? Смерть духа. Личности. Сущностной природы.

— Он сможет действовать?

Веставэй наблюдал за проезжающими машинами и прохожими; наблюдал угрюмо, ковыряя пальцем гамбургер.

— На самом деле ты не знаешь.

— Никогда не знаешь, пока это не случится. Воспоминание. Несколько опаленных мозговых клеток все еще мерцают. Вроде рефлекса. Реакция, а не самостоятельное действие. Мы можем только надеяться. Вспомни, что апостол Павел говорит в Библии: «Имей веру, надежду, а деньги раздай нищим». — Он оглядел прелестную брюнетку напротив себя и по ее интеллигентному лицу смог понять, почему Боб Арктур… Нет, мысленно поправил он себя, я всегда должен думать о нем как о Брюсе. Иначе я не выдержу, зная столько всего, что не должен, не могу знать. Почему Брюс столько о ней думал. Когда еще был способен думать.

— Внедрение прошло очень успешно, — проговорила Донна, как показалось Майку, необычно отчужденным голосом. Одновременно гримаса скорби кривила и искажала ее лицо. — Такую цену пришлось заплатить, — закончила она, словно обращаясь к самой себе, и глотнула кока-колы.

Но другого пути нет, подумал Майк. Чтобы туда попасть. Лично я туда попасть не могу. Теперь это уже совершенно ясно. Подумать только, как долго я пытался. Туда пустят только выжженную скорлупу в человеческом облике — вроде Брюса. Кого-то абсолютно безвредного. Ему придется быть… таким, какой он есть. Иначе они не рискнут. Такова их тактика.

— Правительство чертовски многого просит, — пробормотала Донна.

— Жизнь чертовски многого просит.

Она подняла голову и с мрачным гневом посмотрела ему в глаза.

— В данном случае федеральное правительство. В данном конкретном случае. От тебя, от меня. От… — Она осеклась. — От того, что было моим другом.

— Он по-прежнему твой друг.

— То, что от него осталось, — гневно проронила Донна.

То, что от него осталось, подумал Майк Веставэй, все

еще тебя ищет. Как-то по-своему. Ему сделалось слишком тоскливо. Но денек был по-прежнему чудный, люди и машины радовали его, а в воздухе веяло ароматом. И оставалась надежда на успех — это радовало его больше всего остального. Они уже так далеко продвинулись. Так можно было и остаток пути одолеть.

— На самом деле, — сказала Донна, — по-моему, нет ничего более отвратительного, чем жертвовать живым существом, когда оно даже того не ведает. Другое дело, если оно знает. Если оно понимает и идет на это добровольно. Да только… — Она махнула рукой. — Он не знает и никогда не знал. Он пошел на это не добровольно…

— Разумеется он знал. Это была его работа.

— Черта с два. У него не было ни малейшего представления, и теперь у него нет ни малейшего представления, потому что теперь у него вообще нет никаких представлений. Только рефлексы. И все это произошло не случайно — к этому его подводили. Так что теперь… теперь на нас ложится плохая карма. Я уже чувствую ее на своем горбу. Как труп. Я тащу на себе труп — труп Боба Арктура. Даже несмотря на то, что чисто технически он жив. — Она повысила голос. Майк Веставэй сделал предостерегающий жест, и Донна с видимым усилием успокоилась. Люди за другими деревянными столиками, наслаждавшиеся своими гамбургерами и молочными коктейлями, бросили на них вопросительные взгляды.

— А ты посмотри на все это с другой стороны, — после небольшой паузы предложил Веставэй. — Они не могут допросить того, кто лишен разума.

— Мне надо вернуться на работу, — бросила Донна и взглянула на свои наручные часики. — Я передам кому следует, что дело, похоже, в шляпе. Как ты мне только что сообщил. Согласно твоему личному мнению.

— Подожди до зимы, — уточнил Веставэй.

— До зимы?

— Да. Это случится не раньше. Неважно, почему, но дело обстоит именно так. Дело либо выгорит зимой, либо вообще не выгорит. Зимой или никогда. — Аккурат в зимнее солнцестояние, подумал он.

— Время подходящее. Когда все мертво и под снегом.

Он рассмеялся.

— В Калифорнии?

— Зима духа. Mors ontologica. Когда дух мертв.

— Только спит, — поправил Веставэй. И встал. — Мне тоже пора сваливать. Надо забрать груз овощей.

Донна уставилась на него в подавленном, мучительном унынии.

— Для кухни, — мягко уточнил Веставэй. — Морковь и салат. Такого рода овощи. Пожертвованные нам, беднягам из «Нового Пути», универсамом Маккоя. Извини, что я сказал про овощи. Я не собирался каламбурить. Просто так вышло. — Он похлопал ее по обтянутому кожаной курточкой плечу. И, когда он это сделал, до него вдруг дошло, что эту курточку, скорее всего, подарил Донне Боб Арктур. В лучшие, более счастливые дни.

— Мы слишком долго вместе над этим работали, — ровным голосом произнесла Донна. — И мне больше не хочется. Я хочу, чтобы все поскорее закончилось. По ночам, когда мучает бессонница, я порой думаю: блин, мы холоднее, чем они. Наши противники.

— Глядя на тебя, я что-то не вижу холодную личность, — возразил Веставэй. — Хотя, очень может быть, я просто недостаточно хорошо тебя знаю. И все же я вижу перед собой, и вижу ясно, самого теплого человека из всех, с кем я когда-либо был знаком.

— Я теплая только снаружи — для человеческого взгляда. Теплые глаза, теплая мордашка, теплая, блядски фальшивая улыбка. А внутри я все время холодна и полна лжи. Я не такая, какой кажусь. Я смрадная тварь. — Голос девушки оставался ровным, а на лице у нее, пока она все это произносила, сияла улыбка. Ее большие и нежные глаза казались лишенными коварства. — Но ведь другого пути нет. Или есть? Я уже давно поняла что почем и сделала себя такой тварью. Но на самом деле это не так уж и плохо. Таким путем ты добиваешься чего хочешь. Да и все остальные в той или иной мере идут тем же путем. Что во мне по-настоящему пакостно — так это то, что я лжива. Я лгала своему другу. Я всю дорогу лгала Бобу Арктуру. Как-то раз я даже попросила его не верить ни одному моему слову. Но он, ясное дело, принял это за шутку; даже слушать не стал. Хотя раз я ему об этом сказала, это уже на его совести — не слушать меня, не доверять. После того, как я ему прямо об этом сказала. Ведь я его предупредила. Но он забыл об этом, не успела я договорить, и продолжил в том же духе. Продолжил иметь со мной дело.