Лишь разумные свободны. Компиляция (СИ) - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович
— Ты пришла к такому же выводу, что и я. Почему? И когда?
— Я увидела вчера твои глаза, ты совершенно не умеешь скрывать мысли, глаза у тебя говорят больше, чем ты мог бы сказать словами… И я спросила себя: а если? Мог ли кто-то?.. И сама себе ответила: если уметь — то, наверное, да. Значит, кто-то умеет? Когда мы расходились, я хотела, чтобы ты проводил меня, хотела спросить, поговорить… Но ты… Ладно, я поняла. А потом всю ночь думала, сопоставляла. Если кто-то сделал это, должна была быть причина. Ненависть. Страх. Ревность. Что-то другое? Деньги, например? Невозможно. К утру я сама себя убедила в том, что ты ошибаешься… А днем, на работе, я опять думала об алиби. Николай Евгеньевич говорит, что спал, но никто этого подтвердить не может.
— Может, — сказал Фил. — Он действительно спал в половине одиннадцатого.
— Откуда ты знаешь?
— Я позвонил Софье Евгеньевне. Спросил, когда она ушла домой.
— Она не удивилась твоему вопросу?
— Удивилась, конечно. Возможно, она скажет о моем звонке Николаю Евгеньевичу. Но мне нужно было знать.
— Она в любом случае ушла раньше, чем…
— Да, но, по ее словам, вернулась, потому что забыла одну из авосек. Это было в начале одиннадцатого. Николай Евгеньевич спал, она не стала его будить, взяла авоську и, уходя, слышала, как звонил телефон. Николай Евгеньевич не просыпался, и Софья Евгеньевна не стала поднимать трубку. Вот так.
— Повезло, значит… — странным голосом произнесла Вера. — Тогда, действительно, получается, что никто не мог.
— Вы долго разговаривали с Эдиком? — поинтересовался Фил. — Извини, что спрашиваю.
— Довольно долго. Хочешь знать, о чем?
— Эдик сказал…
— Неправда. Мы говорили об Аиде.
— Его жене…
— Да. Фил, ты не представляешь… Он до сих пор не то что забыть ее не может, но даже принять окончательно, что ее нет. Не знаю, как он живет с постоянным ощущением, будто Аида рядом, ждет его с работы, готовит бастурму с чесночным соусом… Он же психолог по профессии, знает множество методик, других от стрессов избавляет, а сам себя… В общем, когда ему становилось совсем гнусно, он звонил мне и рассказывал… просто говорил, а я слушала. Ты не представляешь, сколько Эдикиных семейных историй и тайн я знаю.
— Долго это продолжалось? — пораженно спросил Фил.
— Больше года. Эдик действительно бегает перед сном. Обычно он мне в такое время не звонит, приступы у него начинаются позднее, когда тишина, темнота. Он сам это называет «детскими стариковскими страхами»… А в тот вечер вдруг накатило, когда он встретил соседку, она собаку выгуливала, Аида обожала этого пса и часто специально выходила, чтобы с ним поиграть и с соседкой поболтать о том, о сем… Эдик позвонил мне и начал рассказывать, как они с Аидой, когда только поженились, ездили на Севан ловить рыбу. Там были такие рассветы и вообще красота неописуемая, куда Байкалу или этому озеру, ну, что в Абхазии…
— Рица, — подсказал Фил.
— Да… Когда Эдик позвонил, было тринадцать минут одиннадцатого, и не смотри на меня таким взглядом, я, конечно, не знала, сколько точно было времени, потом посмотрела на определитель номера, там указывается время звонка.
— Я не знал, что Эдик… — пробормотал Фил. — Он всегда такой спокойный, я был уверен, что…
— Да, на людях Эдик герой, — усмехнулась Вера. — А наедине с собой… Он все время представляет в воображении эту картину: самолет начинает крениться, Аида сидит у окна и одна из первых замечает пламя, а потом… Ну, ты ведь можешь себе представить, как это было.
Конечно. Крики, паника, пол уходит из-под ног, что-то лопается, дикий скрежет, и пустота под ногами, пустота в легких, пустота в голове, и вообще пустота — навсегда…
— Вот оно, значит, как, — задумчиво проговорил Фил.
— И остается Миша, — сказала Вера. — По словам Софьи Евгеньевны, кто-то Николаю Евгеньевичу действительно звонил. Но Миша ли?
— Ты ему не веришь? — поразился Фил.
— А ты?
— Миша сказал правду, — сообщил Фил. — В десять двадцать из его квартиры было несколько звонков на номер Николая Евгеньевича. Без ответа.
— Откуда ты это можешь знать? — насторожилась Вера.
Фил помедлил и, помолчав, признался:
— Гущин сказал.
— Ты говорил с ним о своих подозрениях? — поразилась Вера. — Фил, ты сошел с ума!
— Нет… Я видел Гущина в тот день, когда… У Лизы, он тоже туда пришел. Мы говорили. Я сказал: могло ли это быть… Неужели, — сказал я, — кто-то нас достал? Нашу группу. Понимаешь?
— Чушь, — с отвращением сказала Вера. — Кому мы сдались со своими завиральными идеями?
— Я был тогда… Неважно. Гущин сказал, что смерть Лизы была естественной, и группа должна работать, как обычно. А сегодня я позвонил ему и сделал вид, что так и не принял его объяснения. Боюсь, мол, что нас все-таки достали. И спросил, может ли он узнать, кто и откуда звонил по всем нашим номерам в то время, когда… Ну, ты понимаешь…
— И Гущин согласился это выяснить?
— А что ему стоит? Он все-таки официальное лицо. Может сослаться на администрацию Президента РАН, да мало ли какие у них там еще есть каналы… Он мне через час прислал на комп сообщение. Так что я точно знаю, что Эдик говорил с тобой семнадцать минут с мобильного телефона, а Миша трижды набирал номер Николая Евгеньевича, но на звонки никто не ответил.
— Так что же ты у нас выпытывал, если все это тебе было известно? — возмутилась Вера и, всплеснув руками, сбросила плед на пол.
— Вчера я ничего не знал, — сказал Фил, опустившись перед Верой на колени и закутывая пледом ее ноги.
Вера провела ладонью по волосам Фила, он опустил голову и уткнулся носом в ее колени, ощущая сквозь ткань пледа их упругость и податливость. Нужно было встать, зачем он делает это, не сейчас, нельзя… Но он только сильнее прижимался лицом к Вериным ногам, на глаза наворачивались слезы, и начали предательски дрожать губы.
— Хороший мой, — тихо сказала Вера. — Что же нам с тобой делать?
Фил понял вопрос по-своему, ответа у него не было.
— Давай забудем, — прошептала Вера ему в ухо. — Лизы нет, так получилось. Я тоже сомневалась, как ты. Но теперь мы поговорили, и я понимаю: никто не убивал.
Фил поднялся с колен, отряхнул брюки, сказал мрачно:
— Забудем, говоришь? Не получится. Потому что он на этом не остановится. Кто будет следующим?
— Фил, ты начитался детективов. Мотива нет, ты же сам знаешь.
— Нет мотива? — Фил стоял перед Верой, смотрел на нее сверху вниз, слова его падали, будто скатывались с высокого холма и подпрыгивали, наталкиваясь на камни. — Ты видела, какими глазами время от времени смотрел на Лизу наш дорогой Николай Евгеньевич?
— О чем ты? — возмутилась Вера.
— Не о нем самом, конечно. О сыне. Гарик. Его постоянная боль, его смертная мука.
— Гарика нет, — пробормотала Вера. — При чем тут Гарик?
— Ты не слышала, как Николай Евгеньевич сказал — это было месяца четыре назад, но я запомнил: «Господи, Елизавета Олеговна, — сказал он, — если бы был жив мой Гарик, вы были бы такой замечательной парой. О лучшей жене для моего сыночка я бы и мечтать не мог»? Ты слышала это?
— Да, — подумав, сказала Вера. — Вспоминаю. Ну и что? Наверно, они действительно было бы хорошей парой — на фотографии Гарик такой импозантный, и человек он был неплохой, судя по рассказам Николая Евгеньевича. Я не понимаю…
— Сейчас поймешь. Он сказал еще: «Гарик смотрит на нас оттуда, и ты ему нравишься, я уверен». Лиза хотела свести все к шутке, я не расслышал, что она сказала, но Николай Евгеньевич не шутил. Он на Лизу смотрел в тот момент глазами своего погибшего сына, и это был взгляд любовника, понимаешь ты это? Ты не видела, а я видел.
— Фил, ты фантазируешь…
— Нет! Он хотел, чтобы Лиза и Гарик были вместе.
— Но это невозможно…
— Ты думаешь? В тот вечер — наверное, да. Тогда мы не добрались еще до формулировки полных законов, да и о большом мире наши дискуссии только начинались. А потом, месяц спустя, когда стало ясно, что система законов существует? Когда Николай Евгеньевич сформулировал полный закон энергии, а мы с Мишей придумали тройной переход? Николай Евгеньевич всю ту неделю был в подавленном состоянии — с ним это часто бывает, ты знаешь, в какие-то дни он вспоминает о Кларе и Гарике слишком часто, это его в конце концов доконает, но я сейчас о другом… Ты вышла в кухню, а Эдик как раз закончил излагать свой постулат о равноправии нематериальной Вселенной… И Николай Евгеньевич вдруг сказал, глядя на Лизу — я ведь сидел рядом с ней и все слышал: «Вот видите, — сказал он, обращаясь к ней, будто они находились одни в комнате, — вы с Гариком еще сможете быть вместе. Не здесь, а…» Он провел рукой окружность в воздухе, Лиза посмотрела на меня, и я увидел: она тоже прекрасно поняла, что именно Николай Евгеньевич имел в виду.
