Лишь разумные свободны. Компиляция (СИ) - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович
«Чушь все это. Не понимаю, зачем мы толчем воду в ступе. Не получается решить задачу прямо, разве вы не поняли еще? Общую задачу нужно решать, по-моему, это ясно, как Божий день».
У Николая Евгеньевича в тот вечер сильно болела нога. Наверно, поэтому он не склонен был соглашаться ни с какой новой идеей и Эдикино предложение принял в штыки:
«Общая задача? Какая, Эдуард Георгиевич? Мы и без того решаем проблему глобального значения в самом ее общем виде»…
«Это терроризм — глобальная проблема? — взмахнул руками Эдик. — Локальная и сугубо человеческая задача: борьба добра со злом. Есть добро и зло в животном мире? В неживой природе? Нет — там целесообразность. Законы эволюции. А мы ломаем головы над способами, с помощью которых добро может победить зло. Эту задачу человечество пытается решить в лоб уже тысячи лет. И результат? Зло всегда берет на вооружение те самые методы, что создаются для борьбы с ним, и применяет эти методы против добра, причем с гораздо большим эффектом. И получается, что добро борется само с собой!»
«Что вы понимаете под более общей задачей?» — спросил Кронин.
«Более общая задача, — отчеканил Эдик, — это исследование законов природы, отвечающих за появление в мире представлений о добре и зле».
«Ну, ты даешь, — не выдержал Миша, — представления о добре и зле созданы человеком. Ты сам только что это сказал, в природе нет ни добра, ни зла».
«Чушь, — отрезал Эдик, — добро и зло существуют в мире изначально, как свет и тьма, тепло и холод, расширение и сжатие. Человек лишь обозначил: это плюс, а это минус. Электрон и позитрон. Белое и черное. Мог обозначить иначе, и тогда в мире все было бы наоборот».
«Ты хочешь сказать, — Лиза, сидевшая рядом со Филом, поднялась и, резко отодвинув стул, отошла к кухонной двери. — Ты хочешь сказать, Эдик, что могут существовать цивилизации, где террор считается достойным занятием, убийства совершаются с благими намерениями, а сопротивление злу наказывается, как нарушение закона?»
«Наверняка такие цивилизации во Вселенной существуют, — убежденно заявил Эдик, — если, конечно, во Вселенной вообще есть еще хоть какой-нибудь разум, кроме нашего. Но я говорю не о том. Если террор является объективной закономерностью развития чего бы то ни было — в данном случае, ислама, — то равно объективными должны быть законы антитеррора. Законы развития общества являются следствием общих природных законов. Следовательно»…
Так это и началось. Потом были другие вечера, споры — как говорится, до хрипоты, хотя на самом деле, конечно, никто не потерял голоса во время дискуссий, а вот представления их о мироздании летели под откос, и с каким удовольствием сам Фил помогал сбрасывать с насыпи эти устаревшие, как ему теперь представлялось, вагоны-теории!
И ведь достаточно было выйти за пределы, сказать себе: «Общая задача требует пересмотра основ научного знания», — как остальное получилось легко. Или ему сейчас так казалось — легко?
«Главная из современных научных парадигм, — сказал однажды Николай Евгеньевич, подведя итог недельной дискуссии, — мир, в котором мы живем, материален, в нем нет ничего, кроме материи. Парадигма вторая: существование Вселенной даже в случае ее возникновения из первоатома объясняется без привлечения гипотезы о Боге. Иными словами, современная наука насквозь материалистична и атеистична. Нет ни единой теории, ни единого обоснованного и удостоверенного всеми естествоиспытателями наблюдения, утверждающего, что во Вселенной существует нематериальная составляющая, которая для всех, кто задает себе подобные вопросы, ассоциируется с Высшей силой — Богом или Сверхразумом. Так?»
«Так», — согласился Эдик.
«Изменим сначала первую из парадигм, — продолжал Кронин. — Наука утверждает, что Вселенная материальна. Но ТОЛЬКО ЛИ материальна? Почему не предположить, что Вселенная состоит не только из материи, но и из бесконечного числа нематериальных образов и явлений? Не о духовном, возвышенном и даже божественном речь, а просто о НЕМАТЕРИАЛЬНОЙ части единой бесконечной Вселенной. Судить о природе нематериальной составляющей мироздания мы не можем — наука не имеет в своем арсенале нужных средств, а все, что человек по этому поводу думает, есть мысленная конструкция, не подкрепленная наблюдениями и экспериментом.
Второй вопрос, возникающий в связи с первым: мы говорим, что материя существует в пространстве-времени. Пространство и время — формы существования материи, так нас учили (и учат) в школах и университетах. Да, формы существования, но — ЕДИНСТВЕННЫЕ ЛИ? Почему мы так убеждены в том, что материя существует ТОЛЬКО в пространстве и времени?»
«Кстати, — вмешался Эдик, — вы читали статью Зельмери в „Нейчур“? О семимерной Вселенной?»
«Нет, — повернулся к Эдику Николай Евгеньевич. — А надо? Стоящая статья? Может повлиять на наши выводы?»
«Нет, не может, — сказал Эдик. — Просто очередной расчет многомерных вселенных. Скрученные измерения, один из вариантов теории суперструн».
«Измерения материальные, конечно?» — проскрипел Миша, и Эдик кивнул.
«Вернемся к нашим выводам, — Кронин не позволял, чтобы его сбили с мысли. — Предположим, что Вселенная на самом деле многомерна, причем число измерений бесконечно велико, да при этом еще по крайней мере половина — то есть, тоже бесконечное число — измерений вообще не материальны.
Пространство и время — не единственные формы существования материи. Материя — не единственная форма существования Вселенной. Вселенная представлена бесконечным разнообразием материальных и нематериальных форм. Материальное познание — низшая ступень познания, поскольку оставляет вне рассмотрения бесконечное разнообразие нематериальных проявлений мироздания. Дискретное же материальное познание, наша современная наука с ее парадигмами — низшая ступень материального познания мира».
Кронин формулировал, будто лекцию читал — у него это хорошо получалось, Фил так не умел.
«Дискретное материальное познание — колыбель науки, — заявил неожиданно Миша, перефразируя Циолковского. — Но нельзя же вечно жить в колыбели!»
В тот вечер произошел инцидент — когда расходились, Вера подошла к Филу в прихожей и сказала тихо, чтобы никто не услышал:
«Фил, ты не смог бы сегодня провести со мной ночь?»
Он растерялся.
«Не подумай, пожалуйста, что я на тебя претендую, — торопливо добавила Вера, увидев его замешательство. — Понимаешь, я окончательно поругалась с Димой, он может явиться ночью выяснять отношения»…
«А ты хочешь, чтобы, увидев меня, он понял, что место уже занято?»
Ирония была ясна — бывший Верин любовник, некто Дмитрий Ваулин, красавчик, но личность глупая до чрезвычайности, никто не понимал, как Вера могла быть с ним близка несколько лет, так вот, этот Дмитрий вряд ли удалился бы восвояси, обнаружив в спальне любовницы кого бы то ни было, кроме своей собственной персоны, которую этот парень любил больше всего на свете — и уж во всяком случае, больше, чем Веру. Если бы Фил остался у Веры на ночь, мордобоя было бы не избежать. Не то чтобы Фил боялся драки, но просто не хотелось получать по носу — а этим бы все и закончилось — из-за женщины, которую он уважал, но не любил. И что подумала бы Лиза?
«Я боюсь, ты это понимаешь или нет?» — сказала Вера и демонстративно взяла Фила под руку — в прихожую вошла Лиза и бросила на них равнодушный взгляд.
«Понимаю, — сказал он, высвобождаясь. — Если твой Дмитрий начнет ломать дверь, звони по цепочке, мы с Эдиком и Мишей прибудем быстрее, чем милиция. А уж втроем»…
«Я поняла», — пробормотала Вера и выбежала, хлопнув дверью. Могла бы позвать Эдика, он тоже одинок, и, к тому же, посильнее Фила — занимается борьбой и недавно, это все знали, сломал челюсть соседу, который на его глазах смертным боем бил жену, не давшую червонец на чекушку.
«Что это с Верой?» — спросила Лиза, когда они с Филом вышли на улицу и направились к троллейбусной остановке.
«Дмитрия боится», — сообщил он.
«Это я знаю, — с досадой сказала Лиза. — Тоже мне проблема — мужика отшить. С этим любая женщина справляется без посторонней помощи».
