Юрий Никитин - Имаго

Анна Павловна принесла сухарики, но вазочка наполнена уже и так до краев, даже с горкой. Пришлось принести еще широкую тарелку. Я поблагодарил кивком, но первым запустил лапу, ессно, Бабурин.

– Для человечка, – сказал я, – у которого не осталось ничего святого, просто непонятно, почему мусульмане так взбеленились, когда Салман Рушди всего лишь обосрал Коран, обгадил, облил пометом! Ведь у нас уже нет того, из-за чего мы способны дать обидчику в морду. Разве что кошелек украдут, но чтоб за плевок в морду?.. Ерунда, проще просто вытереться. За уничтожение оскорбившей их сволочи мусульмане назначили награду в миллион долларов. Это не миллиард за Усаму, чувствуете разницу между бедными и богатыми? Англичане надежно спрятали ту сволочь, таким образом дав понять, что они тоже плюют на Коран и вытирают об него ноги.

Майданов сказал, морщась:

– Это не так. У вас странная интерпретация.

– Те люди, – закончил я, – которых называют террористами – это люди Сопротивления. Сопротивление будет расти и шириться по мере усиления давления со стороны США. Это дворян можно истребить, но не казачество, ибо казаком может объявить себя любой вольный человек, из чего возникла поговорка «Казацкому роду нет переводу». Не переведутся люди Сопротивления! Сколько бы имперские войска ни наносили удары по отрядам этих поистине святых людей, что сражаются и за нас, они будут. Мы – будем.

Лютовой сказал негромко:

– Звучит так, словно вы им радуетесь.

– Я излагаю версию, которая мне представляется более верной, – заметил я.

– Мне она не нравится, – сказал Лютовой резко.

– Мне еще больше, – сказал и Майданов. – Это все равно не значит, что мы плечом к плечу… На этот раз, Бравлин, ваши блестящие прогнозы не оправдаются…

Лютовой взглянул на меня, потом на Майданова, спросил с интересом:

– А что, Бравлин был предсказателем?

– Не таким, как Нострадамус, – сказал Майданов, – но, доходят слухи, мир тесен, что Бравлин еще в своем вузе предсказывал события на ближайшие пять-десять лет, и большая часть из них уже сбылась. К сожалению, большая часть его пророчеств со знаком минус. Произошли предсказанные им катастрофы мостов, взрывы террористами танкеров, этнические конфликты в Косове, война в Африке, большой взрыв в лондонском метро… даже именно в том месте, где он и указывал…

Я запротестовал:

– Брехня! Я совершенно не знаю лондонского метро. Я просто указал само метро, год и месяц. А точную станцию… откуда?

Лютовой усмехнулся, но глаза оставались настороженные.

– Не знал о вас такое. А вы, Андрей Палиевич, откуда такие сведения? Бравлин вообще молчит о своей работе, как осьминогом о стену.

– Мир тесен, – повторил Майданов гордо. – Нашлись общие знакомые… Бравлин, оказывается, был надеждой, гордостью и опорным столбом целого института. Но потом сказал руководству, что хватит, мол, и вас, столбов неотесанных, и покинул стены… красиво так это удалившись в неизвестном направлении. Куда вы ушли, Бравлин?

Я подумал, ответил медленно:

– На высокую-высокую гору, дабы свободно говорить с Богом… Или в глубокую-глубокую пещеру, чтобы отыскать его в раздумьях и задать вопросы…

Бабурин загоготал, решив, что пора смеяться. Я взял чашку и, тихонько отодвинув стул, встал, ограждение сразу перестало закрывать три четверти мира, а когда я подошел к перилам, весь необъятный ночной мир распахнулся вдали и внизу.

За столом продолжался негромкий, уже степенный и в самом деле отдыхально-вечерний разговор обо всем и ни о чем, легкий такой треп образованных людей, что с удовольствием демонстрируют свои знания, фехтуют эрудицией и расстаются донельзя довольные проведенным временем.

Я не вслушивался, во мне всплывали некие образы, слышались голоса, я даже не различал, какие из них доносятся со стороны вечернего стола, какие изнутри моего сознания. Там что-то варится, плавится, переплавляется, наконец голоса стали громче, настойчивее. Я тряхнул головой, сколько бы ни говорили, что гениальность граничит с безумием и временами эти два состояния взаимопроникают, но мне как-то очень не хочется, чтобы мозг пускал безумие даже на порог. Не то что предпочтительнее быть здоровым идиотом, нет – в этом случае лучше уж гениальным безумцем, но я постараюсь удержаться на здоровой гениальности… Когда немалым усилием воли вернулся в этот мир, Майданов прихлебывал горячий чай мелкими осторожными глотками, а Лютовой говорил с легким брезгливым раздражением:

– Позвольте не согласиться, ибо первый шажок к легализации сделал тот, кто этих изуверов и маньяков красиво и культурно назвал садомазохистами! Эсэмщики – это уже второй шаг. Третий – вот-вот примут закон, что они уравнены в правах с остальными, где люди привычной ранее ориентации уже и так в жалком меньшинстве. И тогда на улицах увидим не только трахающихся в открытую мужиков… твари, почему они так стремятся это проделывать прилюдно?

Бабурин чмыхнул в чашку, брызги полетели на стол. Ничуть не смутившись, он заорал:

– Самоутверждение!.. Во какое слово я знаю! Они все еще упрачивают… есть такое слово?.. упраченивают, упрачневают… упрачинивают… тьфу!.. свои права.

Майданов зябко передернул плечами.

– Я за либеральные свободы, но, по-моему, чересчур спешим. Теперь и эсэмщики наверняка выйдут на улицы и скверы со своими приспособлениями для пыток. И начнут упрачивать, как говорит наш дорогой коллега. Представляете, идешь по улице в булочную, а на дороге приходится огибать этих орущих под пытками… переступать лужи крови!.. И нельзя возразить, ведь они все проделывают добровольно! А кровь свою льют, не чужую. Как ребенка отправить в школу?

Лютовой засмеялся:

– Вы с неба свалились? Ах, у вас Марьянка уже давно вышла из школьного возраста! А вот мой младший в третий класс перешел. Там им уже подробно рассказали о политкорректности, на которой держится, оказывается, все наше существование. И уже рассказали о несчастных эсэмщиках, которых преследует консервативное правительство и тупые обыватели! И пообещали, что вот-вот и этот барьер падет под натиском свободы духа… Каково?

Эсээмщики, подумал я с понятной брезгливостью здорового человека. Они, конечно, грязь, но эту грязь допустило общество. Какая сволочь запустила в это стадо баранов, именуемое человечеством, тезис о всестороннем развитии человека?.. Понятно же, что сволочных сторон в нем намного больше!.. А попробуй ограничь, сразу же вопельки о нарушении свобод личности! Но если эти сволочные стороны развивать с той же интенсивностью, как и, скажем, математические способности, то мы получим такое чудовище, такую скотяру, скотярище, что все животные от омерзения откажутся зваться животными.