В. Бирюк - Пристрелочник

Вот те на! Тесен мир, тесен. Софрон, купец, когда-то пришедший в Рябиновку из Рязани с хлебным караваном — здесь. В тогдашней сваре он оказался единственным разумным человеком. Тогда мы вышли с прибылью. Хоть и без продолжения: больше к нам рязанские караваны с хлебом не приходили — обиделись купчики, что я им халяву поломал. А и плевать — мы уже успевали со своим хлебом выкрутиться.

— Здоров будь Софрон. Давненько не виделись. Помнится, я тебе в ту встречу — совет давал. Насчёт хлеба для Новгорода. Ты как тогда? Послушал меня?

— Спаси тя бог, воевода. Послушал. Да мало. Можно было бы и втрое взять, да не рискнул я, испужался, не по обычаю хлеб в такую даль санями гнать. А ныне вот — как отцы и деды наши — водой пришли.

Так. Пошли по непроговариваемым оттенкам.

Русский дальний купец («гость») никогда не идёт в путь в одиночку. Всегда с партнёрами. Товар может быть общий или у каждого свой. Но всегда — общество, компания, партнёрство. Все уговоры — уговариваются «на берегу». Как у тех же лесорубов. Однако всё проговорить нельзя, поэтому так важна традиция — «как с дедов-прадедов». Всё не-проговоренное — по обычаю. Набор допустимых или обязательных реакций в стандартных ситуациях. «Это ж все знают».

Я уже говорил, что человек, попадающий в подобный коллектив без чёткого представления об этой, изустной по преимуществу, традиции, задающей стандарт поведения именно в этой общине, неминуемо попадает впросак. Теряя, возможно, собственную голову. Тебя просто не понимают!

— Я хочу снять десять штук баксов.

— Зачем?

— Да тебе-то какое дело? Склею из них бумажных корабликов и буду пускать в ванне. Люблю смотреть на помытого Франклина.

— Нет. У нас так не принято. Если вам надо заплатить — сделайте перевод. Мы с удовольствием откроем вам кредит. Но выдать вам ваши деньги… А зачем?

Проблемы с традицией начинаются при инновациях. Например, с тем новгородским хлебным обозом. Сразу возникает куча новых, не традиционных, вопросов: а кто? а где? а почём? Лошадь пала — как расход делить будем?… Это не было бы проблемой при единоначалии, но на Руси — «обчество».

Другой оттенок — дела Муромские. Живчик поднял на войну массу народа. Не только гридней. Соответственно, посевная и сенокос несколько… — просели. Горожане из 21 века этого не понимают, а весной-летом 1941 мобилизационные мероприятия оттягивались, отчасти, из-за явных убытков, которое понесёт сельское хозяйство страны из-за отсутствия рабочих рук в «горячее время».

В Муромских землях постарались ещё и «друзья эмира» — сожжённые деревни и поля не столь уж многочисленны, но и княжество-то не велико. Беженцев и погорельцев надо как-то кормить. Цены уже пошли вверх, хотя должны снижаться на фоне уборки и обмолота.

— Ну что ж, Софрон, мы гостям всегда рады. Тем более — с добрым делом. Что тут у вас и почём?

Николай аж… вздохнул тяжело. Так дела не делаются.

«Сперва добра молодца в баньке попарь, накорми, напои, а потом и спрашивай» — это не присказка «говорящего завтрака» извращенки-каннибалки, а норма святорусской жизни. Но меня сегодня уже заколебала восточная велеречивость. Можно я хоть с нашими-то по нормальному? Пока — без мата.

Балагур оглянулся на остальных подошедших купчиков и понёс, было, снова. Но один из мужиков, кряжистый, заросший бородой под глаза, отодвинул трепача в сторону:

— Тута, в трёх набоинах — три тыщи пудов. Ржа. По полтыщи — пашеница да овёс. Понял? Всего — четыре. По ногате за пуд. Сверх того — мешки с завязками — восемь сотен. Тож по ногате. Сверх того — три набоины. С прикладом. Вёсла, мачта, парус… По полста гривен. Всего четыре ста без десяти. Эти десять — на поход.

«На поход», «с походом», «с горкой», «до кучи»… — обычная добавка. Обычно — добавка со стороны продавца. А тут они — с меня хотят.

Николай вскинулся сразу:

— Да вы чё?! Да не быват такой цены! Да пуду ржицы — цена векшица! Да набоины таки нам и даром не надь! Вона булгарские стоят — девать некуда!

Бородач взглянул вскользь на балагура, и тот понёс встречное. К нему немедленно присоединились ещё двое купчиков помоложе. Вслушиваться в их слова было не нужно: это не осмысленные аргументы, информация, а выражение эмоций и статусности. В три горла они успешно перекрикивали Николая. Мощность ора они считают признаком правильности.

«Кто громче орёт — тот и верх берёт».

Собеседники махали друг на друга руками, наскакивали как петухи, «клялись мамой» и поминали Богородицу всуе.

А я призадумался. И — сел. На песочек под стенку Дятловых гор.

Расклад понятен: своего хлеба у нас нет. Рыба — есть, птица — есть. Снег ляжет — мяса добудем. А хлеба нет. И взять… если всерьёз — негде. Муром сам полуголодный. Городец хлеба на продажу не растит. Ждать хлебных обозов из Ополья? Из Камской житницы? Пока лёд крепкий станет, пока соберутся, пока доберутся… Да и не верю я что-то государям.

Купцы всё это понимают. И ломят совершенно несуразные цены. На гривну идёт 150 векшец или 20 ногат. Они вздули цену на хлеб в 7–8 раз. Потому что мне некуда деваться. Они бы сбросили хлеб в Муроме, но уходящий у них на глазах Окский караван на Восток, и слова Софрона о моих талантах, убедили в том, что со Стрелки можно содрать больше. Что у меня есть, чем заплатить. Сейчас, поглядев на процесс «изнасилования булгар» — и вовсе губу раскатали.

— Да ладно те, воевода, не журися. Ты княгине-то вона каких платьев надарил. С похода привёз или на ушкуйниках добыл? Поди, и ещё есть? Не последнее же с себя снял. Ты давай, открывай погреба. Мы и тряпки возьмём, не побрезгуем. Народ-то тебе кормить надобно. Иначе вымрете с голодухи. А мёртвым-то на что паволоки? Взять-то тебе, кроме как у нас — неоткуда.

И утешитель радостно захихикал.

Глава 369

Из шести рязанских купчиков помалкивали двое: бородач и Софрон. Они стояли в стороне, врозь, оба опустив головы. Но — по-разному. Бородач изредка посвёркивал глазами исподлобья — то на группу крикунов с Николаем, то на меня с «утешителем», то на своих лодочников у костра. Гребцы внимательно вслушивались в разговор. Имея, почти все, топоры на расстоянии вытянутой руки.

«Нас побить, побить хотелина высокой на горе.Не на тех нарвалисямы и спим на топоре».

Эти даже и не спят. А дальше там в частушках у «Партизан»:

«Ваньке стукнули свинчаткойи подбили левый глаз.А теперь ему косомуиз девчат ни кто не даст.

Пусть мне ноги поломают,кровь из носа будет течь.Ничего что глаз подбитый,мне б женилку уберечь».

А оно мне надо? Тут вопрос уже не о персональной «женилке», а о потерях в населении поселения.