Север Гансовский - Три шага к опасности (сборник)

А зверь как раз и бил подобно молнии. Никто не видел его иначе, как нападающим — даже фотографии сохранились лишь мертвых, сожженных декабров. Только через десятилетие, по следам и рассказам, стали исследовать их зоологию и образ жизни. Один ученый установил, что черепа декабров свидетельствовали о богатой изощренной мимической мускулатуре. Спохватились — не начало ли тут Разумного? Но нет, декабр был слишком физически специализирован, чтоб развиваться. Тупиковая ветвь, которой надлежало сгинуть через миллион, может быть, лет, уступив место чему-нибудь другому. Долго удивлялись, что все убиваемые звери — самцы. Потом обнаружилось, что ласковое животное, бродившее вместе со слоночерами, было самкой декабра. Спутала полная непохожесть — самка травоядное, а самец хищник. Маленькие ламы сами вымерли лет за пятнадцать, и опять-таки лишь позднее обратили внимание на то, что, согласно первым свидетельствам, слоночеры не обижали нежных копытных, а напротив, оберегали их в тяжеловесной гуще стад.

А поток переселенцев струился на Венеру, несмотря на трудности транспортировки. Открылся новый мир. Круг биологической жизни здесь представлялся сначала более простым, чем на Земле. Ползучая трава — побег дает новые корни в полуметре от старых, которые затем отмирают. Передвигающиеся леса и слоночеры. Конечно, было много еще всякой живности и растений, но первые три фактора выглядели основными. Далее, с годами, картина несколько изменилась. Не то чтоб на Венере отсутствовала земная сложность, просто она была другой. Некий нервический потенциал, биорадиационная связь объединяли все живое, и вторжение цивилизации что-то пресекло. Это не сразу заметили. Шла эпоха великого завоевания, в ходе которого не замечались мелочи. Земля сама не была еще объединена, соперничали страны и группировки стран.

И нарушилось нечто тонкое. От неведомых причин стали гибнуть слоночеры. Мор хлестал с материка на материк. Был случай, когда у моря Павлова самолет обнаружил миллионное скопище умиравших гигантов — смрад распространялся на сотни километров вокруг. Трава постепенно переставала ползти, новые корни тут же уходили в почву, истощая ее. При первых исследователях стебли стеной поднимались на высоту человеческого роста, а Андрей застал только слабые кустики. Обнажались равнины и горные склоны, планета лысела на глазах. Неделями подряд дули пыльные бури, однажды засыпало целый городок. Начал меняться состав атмосферы, небо делалось белесым. Великолепные закаты ушли, жара донимала, делалась невыносимой. Сначала люди покинули экватор, затем стали уходить с умеренных поясов.

И наконец — это было при Андрее — Всемирный Совет принял решение об эвакуации. Эксперимент не удался. За шестьдесят лет было разрушено то, что создавалось на Венере в ходе пятидесяти миллионов веков, — биосфера…

А голос, нарочито безличный, неэмоциональный, тек из микрофона:

«…Сегодня мы расстались с цветком африканской фиалки. Трудно установить причину его гибели. Мы прошли холодный слой атмосферы, за бортом сейчас около 20 °C. В кабине жарко, с каждым днем температура повышается. Но растение было у нас под колпаком с повышенной влажностью, и ртутный столбик там ни разу не показывал выше 25 С. Тем не менее листки поблекли и опустились. Цветок был с нами около двух лет, стал другом, поэтому похороны устроили торжественные. Извлекли растение из почвы со всеми корешками, положили на диск электрической печки и подвергли кремации. Второй включил что-то из Мендельсона, и под эти звуки то, что осталось от фиалки, сгорело. Мы теперь несколько сентиментальны, пожалуй. Стало грустно. Второй сказал: „Все-таки это был смелый кусочек жизни. Как далеко он забрался“.

Это верно. Мы уже в 500.000.000 километров от источника животворного света — Солнца. Сейчас кабина еще выдерживает возрастающее внешнее давление газов, кое-что мы увидим до тех пор, пока нас не сомнет. В 15:00 в третий раз попали в прозрачную освещенную зону. Фантастические пейзажи. Пары метана здесь светятся ярко — красным и коричневым. Другой свет бьет снизу, как бы из центра планеты: что там светится — неизвестно. Несколько часов неслись как в туннеле с бахромчатыми стенками, затем развернулся простор, и мы оказались над бесконечным красным морем. Внизу были пляжи, чуть седоватые, и красные волны. Слева стояла, уходя в бесконечность, коричневая стена, и у всего этого был масштаб, создававшийся облачками водорода, которые, чем ближе, тем были больше. Справа били радуги — и не одна, а несколько перекрещивающихся — и тоже подчеркивали размеры разреженности. А небо сверху висело сталактитами, которые на наших глазах превращались в руки и головы каких-то чудовищ. Одна из рук стала расти-расти, затмила радуги, дошла вниз до «моря» и рассеялась.

Жаль, что никто не увидит этого так, как увидели мы. Однако горько делается оттого, что все это бессмысленно, что массы материи и титанические движения не сознают себя, миллиарды лет не будучи оживлены ничьей оценкой. Вообще говоря, удивительны сияния, туманности, кроны далеких светил, но это мир, который в ответ на твое любопытство не выскажет своего. Все перемещается, но все мертво и равнодушно.

Снова начинаешь думать о редкости жизни. Вся Солнечная система — газ, плазма и камень, за счастливым исключением нашей родной планеты и Венеры, где на границе адских холодов создалась пленочка жизни. Здесь, в холодном блеске равнодушных спектаклей мертвого, особенно чувствуешь случайность ее порождения. Миллионы чудес миллиарды раз должны были свершиться, чтоб сформировался какой-нибудь жучок, и мы до сих пор еще не знаем, чему нас могут научить тончайше сбалансированные структуры этого существа.

Через три часа тьма опять поглотила нас, я подозвал бельчонка — он ткнулся носом мне в руку. Да, недаром в эпоху Великих Открытий в дальнее плавание обязательно брали собаку. Паруса она не могла убирать, но чему-то важному помогала. У человека разум, у животного другое, но без этого другого Земля и Вселенная были бы пустое, скучнее, безнадежнее. И вообще развитие живого зависит, видимо, от живой среды, от того биохимического, электрорадиационного и, в конечном счете, нравственного обмена, который идет между различными видами существ…

А до конца нам осталось примерно восемь суток».

Андрей поежился в кресле. Вот так они и неслись тогда к гибели, пятьдесят лет назад. И думали о том, как уберечь жизнь. С Землей-то все в порядке. Последние капли нефти упали в моря и реви еще в 70-х годах. Начиная с 1980-го порча природы рассматривалась как тягчайшее преступление.