Юлиана Лебединская - Темпориум. Антология темпоральной фантастики

Нори умолк, ожидая, что Марк проявит любопытство. Однако Марк любопытства не проявлял. Военный разочарованно скривился и договорил:

– Над этим субъектом нет никакого огонька. И он вполне вменяем.

– Ого, что-то новенькое.

На самом деле, Марку было всё равно, но энтузиазм воякам по душе. Нори довольно хмыкнул.

– И еще какое. Начать с того, что он заявился к нам сам и сначала потребовал сигарет, а затем вас.

Джека Рюноскэ расстреляли на Риньете за военный шпионаж и убийство вышестоящего офицера. Формулировка заставила Марка улыбнуться. Можно подумать, что убийство низшего по чину – пустяк, не стоящий трибунала. Итак, майора Джейкоба А. Рюноскэ расстреляли, честь по чести, и похоронили на военном кладбище в Асунсьоне. Через три дня на планету явились Плясуны, и кладбищенская земля зашевелилась. Через четыре дня Джека засекли с отплясывающими мертвецами. Через пять танцоров обработали напалмом. Останки идентифицировали, и, что самое интересное, Джек Рюноскэ среди них обнаружился. А еще через два месяца покойный майор Рюноскэ заявился в лагерь морпехов на Экбе и потребовал пачку сигарет. Он курил «Мальборо».

Шагнув за вторую дверь, Марк столкнулся со взглядом черных, чуть по-восточному раскосых глаз. На сидевшем за столом не было наручников. Бледное с желтизной, острое лицо, в котором гэльская кровь явственно преобладала над японской. Он показался бы живым, если бы не синеватые тени на щеках и не медицинский рапорт, который передал Марку полковник. Рапорт, кстати, однозначно подтверждал, что их гость – тот самый Джек Рюноскэ, расстрелянный убийца и предатель.

Марк сделал еще шаг. Его не встретила ни привычная уже водяная вязкость, ни рыбьи кишки, ни чужой застекольный гул. Но и яркого цветения эмоций, жужжания беспокойных мыслей тоже не было. Салливан услышал шорох, шелест, подобный шелесту сухих осенних листьев. Шаг. Скрежет льдинок по торфяной кровле, поскребывание голых ветвей под ветром… Шаг. Марка потянуло вперед, туда, где мигал и манил огонек в окне заброшенного дома…

Глуховатый голос разбил иллюзию вдребезги. Обескровленный свет камеры резанул по глазам.

– На твоем месте я бы не стал этого делать, Салливан, – мягко проговорил сидевший за столом человек. – Оттуда можно и не вернуться.

– Откуда вы знаете мое имя? – глупо спросил Марк.

Это был первый глупый вопрос, заданный им за очень долгое время. Первый, и отнюдь не последний.

– Я знаю многое, инквизитор, – спокойно ответил тот, кто назвался Джеком Рюноскэ. – Многое, хотя и не всё. А чтобы ты мне поверил, я кое-что тебе покажу.

Рюноскэ нагнулся и вытащил из-под стола обыкновенную тыкву. В боку тыквы было прорезано маленькое окошко, и в оконце этом мигал огонек – уголек или свеча.

– Я поражен и очарован, – угрюмо сказал Марк. – Как вам удалось это сюда протащи…

И осекся. В глазах смотревшего на него человека мерцали зеленые огоньки.

Пятнадцатое – тридцатое октября,

планеты Экбе – гипертуннель – Луг

Когда они вывалились из безвременья червоточины и в глаза ударили звезды – о, эта искрящаяся, избыточная щедрость торможения, белый свет в конце туннеля, рассыпающийся на отдельные огни, – Марк думал о Флоренции. О свинцовом течении реки Арно, о брусчатке мостовой и стершихся от времени клыках бронзового вепря. Марк редко вспоминал своих родителей. Они погибли, когда плазменная бомба превратила дублинский супермаркет в озеро кипящей лавы. А семилетний Марк очень удачно потерялся тогда, очень удачно его ладошка выскользнула из твердой ладони отца, и крутящаяся стеклянная дверь – дань позапрошлому веку – очень удачно вынесла его на улицу. Потом-то Салливан осознал, что никакой это не было удачей. Просто впервые проснулось его верхнее чутье, уловило оттенок тревоги, суетливые мысли человека в желтой куртке, спешащего к выходу… делайте покупки в сети, господа.

Марк думал о Флоренции. У мальчика было два наставника, черный и белый, ангел на правом и бес на левом плече. Отец Франческо и Антонио Висконти, тот, кто впоследствии стал генералом и епископом ордена. Отец Франческо говорил: «Твоя жизнь будет очень тяжелой, бамбино. По природе ты не можешь доверять людям, это очень сложно – доверять, когда вслух говорится одно, а внутри шепчут совсем другое. И всё же ты постарайся». Висконти говорил: «Я хочу узнать, на что ты способен. Дай мне лучшее, что у тебя есть. Не думай о границах. Их нет».

Марк оказался способен на многое.

– Кофе? – предложил он Джеку после того, как первая оторопь прошла, а мертвецкие огоньки в глазах допрашиваемого притухли.

– Лучше еще сигаретку… Начальство твое, этот, с бульдожьей мордой…

– Полковник Нори.

– Он. На одну только пачку расщедрился. Скотина. Пожалел покойнику табачку.

Марк полез в карман за пачкой, вытащил ее, провертел в руке – ноздри Рюноскэ хищно дрогнули – и как бы невзначай засунул обратно в карман.

– Сначала ответьте мне на один вопрос.

Покойник расхохотался. Он ржал, закинув голову и дергая острым кадыком, откинувшись на спинку стула до того, что стул опасно балансировал на двух ножках. Так же резко оборвав смех, Рюноскэ с грохотом опустил стул на все четыре ножки и заявил:

– Узнаю черта не по рогам его, а по любезной манере. Давай свой вопрос.

– Почему вы не танцуете, как остальные?

– Отчего же? Танцую, – Джек вдруг легко вскочил со стула, крутнулся и двинулся через камеру, отбивая резкую щелкающую чечетку.

Прежде чем Марк успел вызвать охрану, Рюноскэ замер, сунув руки в карманы и чуть отставив назад левую ногу. Постоял так, будто вслушиваясь во что-то, лихо хлопнул ладонями над головой и завертелся в обратную сторону. Отстучал каблуками простенький ритм, который тут же намертво засел у Салливана в голове.

Марку пришли на ум пьяные и дымные вечеринки у деда – тот, накачавшись виски, выплясывал что-то подобное. Ирландский степ, древний, как скалы Эйре. Поразительно живой танец по сравнению с тупым и мертвым сиртаки. Слишком живой. Будь старик поспокойней, его бы не хватил удар и Марк не очутился бы в католическом приюте, а затем и во флорентийской спецшколе. Жизнь пошла бы иначе… Впрочем, чушь. Таких, как он, орден вытаскивал и из самой глубокой дыры графства Клэр. Однако, как чертяка танцует…

Марк почувствовал, что его тоже тянет в пляс.

Эге…

Первый ментальный блок волна степа смела, как прилив сметает мелкую гальку. Второй дал Марку достаточно времени, чтобы вцепиться в подлокотники кресла.

Чечетка зачастила, стала истеричной, будто пляска святого Витта, и резко смолкла.