Сергей Гомонов - Изгнанник вечности, полная версия

Он впервые назвал ее так, на старом ори.

— Конечно, тебе ведь все равно… — проворчала Танрэй, решительно не понимающая, как можно сохранять маску спокойствия в таких обстоятельствах.

— Мне не все равно, — отозвался Тессетен. — Но… Да ничего, пустое. Ты многого не знаешь — да тебе, наверное, и не стоит знать…

— Почему это?

— Да как сказать… Хотя…

Танрэй посмотрела на него с любопытством:

— О чем ты?

И тогда он решился:

— Давай я просто напою тебе один мотив, а ты сама решишь, как тебе быть, когда узнаешь все. В конце концов, ты уже не маленькая девочка, которую надо водить за ручку, и способна принимать решения.

Он тихо запел ей на ухо, и она не заметила, как оба они, обнявшись, тихо закружили в медленном ритме его мелодии.

Это была песня об Оритане, очень старая и нежная. Она повествовала о прекрасных золотых куполах Рэйодэна, об уходящих верхушками в облака звездных храмах, о горах Эйсетти, где персиковый румянец зари проступал с восходом Саэто на округлых зданиях домов, о пылающей красным камнем Коорэалатане. А еще Сетен пел о попутчике и попутчице и их ученике, которые растеряли друг друга на неведомых тропах жизни.

Танрэй слушала и тихо плакала.

— Видишь? — прошептал он, прижимая голову сникшей от горя попутчицы к своему плечу. — Есть кое-что посерьезнее любовных интрижек и провокаций…

— Ты…

Она все поняла. Она прочла в его душе глубинный смысл этой песни. Оба они выбрали в спутники и тех, и не тех. И все они не смогли бы жить друг без друга, различные грани когда-то единого Храма…

— Ты — Ал… — Танрэй увидела его настоящее лицо; он сам не представлял, каким оно было, но во взгляде ее больше не проступало отчуждающего страха. — И ты все знал… как давно?

— Давно… — Сетен отвернулся, а она вздохнула.

Ему передалось вспыхнувшее нестерпимое желание попутчицы, и он едва сдержался, чтобы не ответить на ее призыв поцелуем, который она так жаждала получить от него теперь, слепая прежде. Но Тессетен понимал, отчего это происходит с нею, и не хотел множить хаос. Он сам слишком явственно пережил эти ощущения — когда в действительности любишь одного человека, а силами каких-то древних законов тебя влечет к другому. Танрэй сейчас испытывала то же самое, что он поборол еще тогда, на корабле. Это иллюзия, иллюзии порождают неразбериху и похоть. Если разум не думает о последствиях, то кому, как не сердцу, выполнять его обязанности?

Сетен оборвал наваждение, перехватил руку Танрэй, провел ее ладонью по своему лицу, словно возвращая на прежнее место страшную маску, а затем грубовато оттолкнул женщину от себя:

— Мне не все равно, — с вызовом, отбрасывая волосы со лба, почти крикнул он после тихого шепота, и Танрэй вздрогнула от неожиданности, — но не так, как думала ты, как думаете все вы, когда видите перед собой это убожество. Это был незабываемый танец, сестренка! А теперь настало время повеселиться и мне!

— Куда ты?

Одним движением Сетен освободил плечо от вцепившейся в него Танрэй, взглянул свысока:

— Ты, сдается мне, хотела побыть в одиночестве?

Тоненькая трещинка побежала по перекрытиям. Слабеть начало уже третье крепление лестницы, и тяжесть купола постепенно перемещалась на самый непрочный участок потолка.

Глинистая вода рва сомкнулась над упавшим телом волка. Вскоре волнение прошло, и тут вновь послышался всплеск. Человеческая рука ухватилась за валун. Из воды метнулась призрачная серебристая тень зверя и растаяла, направляясь к комплексу Теснауто.

Со всхлипом втянув в легкие воздух, на поверхность, покрытую плывущими кровавыми кляксами, вынырнул Немой. Он отбросил от лица длинные мокрые волосы, зажал ладонью плечо, взбежал по осыпи на берег, к которому спешили гвардейцы.

Саткрон взглянул сквозь него. Немой вздохнул и, грустно качнув головой: «Вот глупый озлобленный мальчишка…», — помчал своей дорогой.

С последним аккордом Ормона посмотрела вверх, и сердце обожгло всё тем же лезвием, рассекающим плоть. Стоящие на ассендо Тессетен и Танрэй были недвусмысленно близки друг к другу, всего в миге от поцелуя.

Разгоряченный, Ал смотрел на нее светящимися глазами. И тогда Ормона сделала шаг ему навстречу. Она слышала удивленный вздох толпы, впервые в жизни целуя без любви, без страсти. В ней не ожила ни одна струна, точно лобзала она холодное изваяние, а не того, к кому влекло зрение и странная прихоть. Но в сердце колотилась лишь жажда мщения — им всем, будь они отныне прокляты, предатели!

— Всё, всё, Ормона! Всё! — опомнившись, шепнул Ал, отстраняя ее и переводя дух. — Что ты делаешь?!

Она тряхнула растрепанными волосами и отошла, уже зная, что ее выходка наконец-то нашла адресата.

Люди начали оглядываться. Под хрустальной аркой, сложив руки на груди, опершись на притолоку и криво усмехаясь, стоял Тессетен:

— А почему бы нам, братишка, не поразвлечь с тобой публику еще? Поединок?

Кулаптр Паском взялся за виски. Остальные с ужасом охнули.

— Не всерьез, конечно, — оговорился экономист, брезгливо глядя на приятеля, — иначе это будет прискорбное зрелище, а я не какой-нибудь изверг. Но так, чтобы наша четверка сегодня окончательно реализовала все свои возможности. Итак?..

Ормона сунула в руку Ала свой палантин и отпрянула. Ал с улыбкой кивнул приятелю, и без дальнейших околичностей Сетен нырнул в свой морок.

Огромный тур взревел, подскочил на дыбы и с оглушительным грохотом опустился всем своим весом на полированные плиты пола.

Теперь Ормоне было любопытно, не струсит ли Ал перед мощью того, кто ни разу не позволил ему победить себя. Но красавец-ори, развернув плечи, высокий и тонкий в черной одежде, стоял напротив косматого разъяренного чудовища с золотисто-рыжей шерстью и высокими острыми рогами. Он даже не отвел взгляд от двух рубинов глаз, злобно сверкавших из-под тяжелого мохнатого лба…

Как будто во сне смотрела Танрэй на происходящее внизу, в соседнем зале. Она спустилась, и штукатурка перекрытия осыпалась на нее, а трещина разошлась шире. Оцепеневшая женщина бессознательно стряхнула крошки с волос и застыла на месте.

Она видела, как успел увернуться Ал, швырнув промахнувшемуся туру в морду лиловый палантин Ормоны.

Осаженный на скаку, бык хлестнул себя хвостом по крутым бокам и, захрапев, мотнул головой. Пелена слетела, а за ней последовал удар, отшвырнувший Ала шагов на десять. Зеваки поспешно уносили ноги с пути дерущихся.

Тур вздыбился над жертвой, готовый со всего размаха всадить в нее рога…