Простолюдин (СИ) - Громов Александр Николаевич

— Олень, — сказал он. — Марал. Одна особь. Крупный самец. Кто-то слепил из него… м-м… шар и закатил на вершину.

Мы очень хорошо знали, кто.

— Точно марал?

Сэм обиделся.

— Если секвенирование тебя не убеждает, то я и подавно не стану. — Он посопел. — Интересно другое: предварительно животное как будто пропустили через мясорубку… м-м… правда, не бывает таких мясорубок. Кости, рога и копыта измельчены… м-м… прямо-таки в мельчайшую пыль и равномерно перемешаны с мясом, кровью, жиром и… м-м… всем прочим, что бывает в олене… Не знаю, как такое возможно м-м… технологически. Изотропный такой олень… А главное, почему он, не будучи замороженным, столько времени сохранял форму шара?

— Теперь, значит, уже нет? — спросил догадливый Мика.

— А иди посмотри. Скоро… м-м… вонять начнет. Ну вот что, дорогие мои следопыты-натуралисты: вы эту кашу заварили, вам и прибираться…

Прибраться мы, положим, заставили роботов. После того как Сэм взял и запер в холодильник образцы, расползшееся неаппетитное месиво было удалено из лаборатории и на всякий случай сожжено в яме на лесной опушке. Рыжий кот по извечной кошачьей привычке отираться там, где в котах нет никакой потребности, очень заинтересовался необычным кошачьим кормом, получил пинка и удалился обиженный. Отсек продезинфицировали.

— Ты думаешь о том же, о чем и я? — спросил меня Мика, щурясь на красный закат.

Я хмыкнул:

— Хочешь узнать, о чем я думаю, — можем пообщаться через приборчик.

— Незачем, — сказал Мика, немного поразмыслив. — Он все равно догадается, что мы поняли. А поняли мы с тобой следующее: он не просто испытывает дефицит ресурсов. У него пошли сбои. Это симптом, и серьезный. Плохо дело.

В первую минуту я подумал о том же. Любой из нас, колонистов, как и вообще любой человек на планете, в любую минуту и без всякой причины может быть точно так же схвачен, скатан в шар и покатиться в гору. Впрочем, если и с горы, радости все равно никакой.

Но Мика имел в виду иное:

— Рано. Никто этого не предвидел. Слишком рано. Мы еще не готовы.

4

Готовы — не готовы… Да разве я не понимал, что мы никогда не будем полностью готовы? Разве бывает на свете абсолютная готовность? Нет ее нигде, исключая мозги самонадеянных тупиц. Если нам выпадет шанс, мы должны его использовать, вот и все. Второго шанса не будет. Мы должны действовать как игрок, ставящий на кон последний медяк и свою жизнь в придачу при ничтожных шансах на выигрыш. И вообще я что-то не мог припомнить ни одного удавшегося переворота или восстания, подготовленного загодя так, чтобы уже нечего было добавить к первоначальному плану. А я немало прочел о переворотах и революциях! Руководителям восставших всегда приходилось импровизировать. О неудавшихся восстаниях, бунтах и путчах лучше вообще не вспоминать.

Что делать прямо сейчас — вот вопрос.

Мика ответил с похвальной прямотой и взбесил меня: лично мне — ждать и быть готовым ко всему. Сколько времени ждать? Сколько понадобится. Вожди собирались двинуть меня в нужный момент, как пешку на шахматной доске.

В заслугу себе запишу: я не наорал на Мику. Поскрипел зубами и смолчал.

Находку на вершине горы не удалось скрыть: Бермудский проболтался. В ответ на наши упреки он искренне недоумевал: разве не он первым обнаружил феномен природы? Разве у первооткрывателя уже нет никаких прав? В итоге мы нарвались на грандиозный скандал. Перепуганные колонисты орали на нас так, что рыжий кот удалился из гостиной с аристократическим достоинством. Громче всех кричала Анжела. Да что мы себе позволяем?! Да кто мы вообще такие? Без году неделя в колонии, а туда же… своевольничаем… подвергаем колонию опасности… гнать отсюда экстремистов!..

— Одной вещи тут все же не хватает, — задумчиво произнес Мика, когда шум кончился и мы остались одни.

— Какой, интересно?

— Пулемета хорошего… А, не бери в голову, ерунда. Это я так… Ясно как день: колония изжила себя.

— Ты давно это понял? — усмехнулся я.

— Через неделю после прибытия сюда.

— Врешь.

— Ладно, вру. После дров и моли. На нас откровенно кладут болт. Колония больше не нужна даже как отвлекающий фактор. Хотя и с этой функцией она справлялась только в воображении некоторых простаков…

В тот же день я связался с Джоанной и предупредил, чтобы она пока воздержалась от посещений колонии. Почему? Потому что меня в ней не будет. А где я буду? Еще не знаю. Когда буду знать, постараюсь сообщить.

— И не пытайся, пожалуйста, связаться со мной. При случае я сам свяжусь.

— Что случилось? — Возникшее в воздухе изображение Джоанны было черно-белым и мигало, как будто сигнал продирался сквозь жуткие помехи, но голос доходил нормально. Напряженный голос…

— Пока ничего. Просто предчувствие. Ты веришь в предчувствия?

— Не особенно. С тобой правда все в порядке?

— Да. — И я заблокировал связь с женой. У меня в самом деле было предчувствие, что вот-вот начнется главное. Впрочем, что такое предчувствие? К свиньям мистику. Вот вам рациональное объяснение: из слов Мики нетрудно было понять, что теперь наш ход. И я понял. А Мика был как-никак одним из руководителей подполья и либо говорил дело, либо молчал.

Готовы мы или нет — вопрос второй и по сути уже бессмысленный.

Я очень удивился, когда буквально через минуту Джоанна вновь связалась со мной. Изображение на сей раз было получше, зато пропадал звук.

— …с тобой… порядке… не понима… где ты бу… не слыш…

Связь оборвалась сама собой. Информационная среда откровенно глючила.

В этот день не прибыл «битюг» с продовольствием для колонии. Автоматическая кухня приготовила нам обед и ужин из запасов. Назавтра грузовой флаер, сделав несколько рейсов, увез Ромео, Игнасио и Сэма вместе с великой кучей оборудования и материалов. Мика предупредил, что сегодня вылетаем и мы.

Грузовой флаер вернулся пустым. Мика взял малый. Мы в два счета погрузили барахлишко. Проводить нас вышел лишь один старик Бермудский, хмурый, как осенний день.

— Улетаете? — спросил он.

— Нет, — с ядом ответил Мика, залезая в кабину. — Как раз сейчас мы играем в бадминтон, разве не видно?

Экс-герцог поморщился от наглости молокососа. Затем повздыхал.

— Бежите, значит, с тонущего корабля?

— Всплываем, — возразил я, — с давно затонувшего.

Он принялся стыдить нас и отговаривать. Не обращая на него внимания, мы взлетели. Так он и остался в моей памяти — задравший голову к небу жалкий, осунувшийся старик, до конца осознавший в ту минуту, что магистральный путь его жизни привел в никуда. А он так долго не хотел этому верить!

Я больше не встречал ни его, ни других колонистов. Понятия не имею, что с ними стало. Надо думать, разлетелись кто куда, убедившись, что отныне никто не станет заботиться о колонии.

Теперь я иногда вспоминаю о них, но тогда они моментально вылетели из моей головы. Я ведь не Инфос, чтобы на всякий случай держать в уме миллионы объектов и процессов. Да и он, как оказалось, «сократил расходы» на наблюдение за менее важными объектами и поддержание их на плаву, если сами по себе они не плавают!

У него, очевидно, были дела поважнее.

У нас — тоже.

Полет был утомительно долог. Все-таки планета Земля ненормально велика, я к такому не привык. Сначала наш путь лежал на юго-запад над бесчисленным количеством заснеженных хребтов, затем над каким-то нескончаемым нагорьем, после чего — очень нескоро — внизу заголубело сквозь дымку.

— Персидский залив, — пояснил Мика.

Где-то на юге Аравийского полуострова мы сели, чтобы заменить топливные элементы. Понятия не имею, кем были те смуглые бородачи, встретившие Мику как старого знакомца. Не думаю, что они имели прямое отношение к подполью, поскольку Мика расплатился с ними и платежу предшествовал торг с криками и размахиванием руками. До самой Африки Мика бубнил себе под нос что-то нелестное о тех бородачах. Я помалкивал. Я вновь стал щепкой, уносимой куда-то половодьем. С той разницей, что понимал: это ненадолго, щепка скоро поймет свой маневр, да и половодье теперь меня устраивало.