Простолюдин (СИ) - Громов Александр Николаевич

Черт побери, да я был просто рад, что у меня есть столь мощный противник!

3

Мощь Инфоса вскоре была подвергнута сомнению.

Еще в мае случилось событие, с виду ничтожное: открыв платяной шкаф в своей спальне, Лора хлопнула вылетевшее оттуда мелкое серое насекомое. Она так поразилась, что совала всем под нос трупик на ладони: мол, что это?

— Моль, — с великим удивлением произнес Бермудский, щуря один глаз и поднося к другому лупу. — Обыкновенная платяная моль. Ну надо же… С детства не видел. Я думал, этот вид исчез напрочь… во всяком случае из человеческих жилищ.

По его запросу Инфос вывел экстрактную информацию с изображениями моли в профиль, анфас и сверху. Экс-герцог не ошибся. Поскольку никто из колонистов не интересовался энтомологией, инцидент забылся как мелочь, не стоящая внимания.

В июне начались странности. Во-первых, опустела дровница возле камина в общей гостиной. Раньше она всегда была полна, недостающие дрова просто материализовывались из воздуха, а теперь перестали, хотя в воздухе не стало меньше исходных материалов: кислорода, азота и водяных паров, Правда, не помешали бы еще фосфор, калий и всякие микроэлементы, но ведь прежде Инфос где-то изыскивал их! Может, брал из канализационных стоков колонии, может, фабриковал одни химические элементы из других, а может, обходился одними только атмосферными компонентами, штампуя поленья из химически чистой целлюлозы, не знаю. Поначалу колонисты решили было, что «фабрику дров» сбили с толку глушилки, но когда все, кроме завзятых жмотов, перетащили в гостиную дрова из личных апартаментов, там они не возобновились.

В-вторых, началось нашествие моли, подобное египетской саранче. Ее личинки перепортили одежду колонистов. На моей зимней куртке облез меховой воротник и объявились прорехи в подкладке. Ковровые дорожки имели плачевный вид. У рыжего кота поредела шерсть, а моль над ним так и вилась. Временами кот выходил из себя и принимался остервенело махать лапами, истошно мяуча. Никакого эффекта он не достигал. Бермудский не видел в нашествии чешуекрылых ничего необыкновенного.

— Каждому понятно: Инфос бросает все ресурсы на главное, — с важным видом рассуждал он. — А ресурсы уменьшились вследствие э-э… дефицита инсоляции. До мелочей ли ему сейчас? Если человечество в опасности, то в опасности и его власть над ним. По-видимому, она ему все еще нужна. Так что второстепенные проблемы — побоку, зато сельскохозяйственных вредителей он станет уничтожать активнее, чем прежде, помяните мое слово…

Никто из нас не занимался подсчетом поголовья долгоносиков, вредных черепашек и амбарных клещей, но, кажется, экс-герцог был прав. Общее мнение склонилось к тому, что наш противник попал в трудную ситуацию. Кое-кто, правда, возразил: мол, Инфос не ослаб, он просто делает нам намеки и деликатно грозит пальчиком, — но перестраховщикам сказали, что их возражения ничтожны, как битая моль. Правильно, по-моему. Инфос и без того деликатничал с нами сверх всякой меры. У всякой деликатности должен быть предел, за которым неизбежны грубые методы. Расправиться с колонистами куда проще, чем фабриковать мелкую крылатую пакость.

Еще проще — забыть о нас на время — точнее, перевести в категорию менее важных дел. Дрова подтверждали такое предположение. Бермудский был, вероятно, прав, и моль размножилась сама собой.

В конце концов личинки моли вместе с куколками и взрослыми особями были истреблены допотопным способом — ядами. Анжела выразила надежду на то, что нам не грозит нашествие каракуртов и сколопендр.

В один из относительно ясных июньских дней Бермудский взял свободный двухместный флаер, намереваясь полетать над горами, дабы насладиться видами и подвергнуть терапии расшатанную нервную систему. Вышло наоборот. Вернувшись часа через три, он едва не разбил аппарат при посадке — и непременно разбил бы, не вмешайся автоматика. Правда, впоследствии он это отрицал, но мы-то видели. Старик вылез из кабины, дрожа всем телом, и кое-как овладел собой, только увидев нас с Микой.

— Очень кстати, — пролаял он, лязгая зубами. — Как раз вам двоим это будет особенно интересно… Я отметил место…

— Что там? — спросили мы хором.

— Одно из трех: либо я сошел с ума, либо уже не действует закон всемирного тяготения, либо… ну, сами поймете.

До отмеченного места было рукой подать — всего четверть часа полета да еще с подсказкой маршрута. Наверное, Бермудский успел порядочно покружить над горами, любуясь дивными ландшафтами, прежде чем заметил неладное. А заметив — отважно спустился поглядеть, несмотря на износ нервной системы.

— Что он там нашел — ожившего мертвеца, что ли? — Мика пребывал в нетерпении. Я молчал. Внизу желтели под мутным солнцем снежники на вершинах. Догоняя нас, по ним бежала размытая тень флаера. Она так лихо взлетала на гребни, как будто была снабжена антигравом.

— Вон та гора, — кивком показал Мика. — Пожалуй, сделаю круг.

И не сделал: было незачем. То, что привлекло внимание старика, мы увидели сразу. От леса, взбиравшегося по северному склону и кончавшегося на его середине, до вершины горы тянулась по снегу ровная полоса. Мика безрассудно уронил флаер в пике, выровнял низко над склоном, и полоса превратилась в желоб.

Зимой я видел, как во владениях герцогини Таврической дворянские дети с хохотом и визгом лепили из снега крепость. Они катали снежные шары, и за каждым шаром оставалась примерно такая же дорожка. Только те дорожки расширялись по мере роста шара, а эта имела равную ширину по всей длине.

А на вершине горы в самом деле стоял шар. Не сказать, чтобы большой, — диаметром сантиметров восемьдесят. И вовсе не снежный. Судя по всему, он-то и примял снег, вкатившись на вершину самостоятельно.

Мы приземлились и обошли вокруг шара. Странный это был шар. Ровный, аккуратный. Цвет — неопределенный, пожалуй, ближе к бурому. Я ткнул в шар пальцем. Он не отреагировал. Очень мирный был шар, а зачем он — кто знает. Достигнув вершины, он не собирался катиться дальше.

— Лучше его не трогать, — предостерег Мика.

— Я уже тронул.

— И как?

— Не знаю, что это такое, — сказал я, вытирая палец о штаны. — Похоже на какую-то плоть… вроде мяса… да, пожалуй, мясо, но только какое-то странное. Или там не только мясо.

— Теплое?

— Холодное. Но не промерзшее. Рукавицы найдутся?

Мика пошарил в багажном отделении и в самом деле нашел две пары перчаток из пористого пластика.

— Хочешь отвезти в лабораторию? — догадливо спросил он.

— Ага.

— Риск, — осудил Мика. — Причем глупый риск. Вдруг эта штуковина начнет бесчинствовать во флаере.

Я не удостоил его ответом. Как будто то, чем мы занимаемся ежедневно, вполне безопасное времяпрепровождение!

Шар был тяжел — мне удалось лишь качнуть его, но не сдвинуть с места. Мика помедлил и, решительно натянув рукавицы, принялся помогать мне. Через минуту обоим стало ясно: нам не справиться и вдвоем.

— Придется взять грузовой флаер, — констатировал я. — И Ромео в помощь, чтоб его… Уши завянут. Еще Сэма, пожалуй.

— Сэм хлипкий.

— Тогда Игнасио, он жилистый. И все равно нужен Сэм. Мы технари, а он почти биолог.

— Именно что почти. Саркисян тоже кое-что смыслит. Хотя…

— Короче, берем всех троих?

Так мы и сделали. Шар поддался соединенным усилиям, был погружен во флаер и доставлен в колонию. В лаборатории имелся стерильный отсек, ни разу еще не использованный. На всякий случай все мы прошли экспресс-тесты на предмет заразы. Чисто.

— А вы все-таки… м-м… не расслабляйтесь, — посоветовал Сэм Говоров и выгнал нас вон, чтобы приступить к анализу.

Ждать пришлось часа два. Минуте примерно на восьмой Саркисян громко выругался, плюнул и ушел возиться со своей электроникой. За ним последовал мрачный Игнасио. Мика все порывался взять флаер и еще разок полетать над горами и лесами: вдруг удастся обнаружить еще один феномен природы? В конце концов к нам вышел Сэм.