Владимир Фалеев - Фантастика 1990 год

18. 29 декабря 1980.

О самоубийстве

Я приложил небольшую бумажку к левой стороне груди и спустил в нее курок. Был выстрел, и я после некоторого мгновения опустился на пол. Не знаю, почему я решил покончить со своею жизнью. Может, просто от того, что устал, от невыносимости круга жизни или просто от того, что я мог это сделать, видел других в таком состоянии и после оказавшегося в моих руках пистолета не мог себя не убить.

Я ждал, что жизнь моя погаснет как свеча, едва оружие разрядит себя в мою грудь; и я проживу еще несколько мгновений по инерции. Но этого не произошло. Я опустился на пол комнаты, где рядом на кровати лежала Е., и какой-то голос внутри меня говорил, что я могу очень сильно пожалеть о своем акте, если не умру сразу. Продлив же жизнь на несколько мгновений неверным выстрелом, я получу такие страшные минуты, которые завершат мою жизнь самым ужасным образом.

Я лежал на полу и не умирал. Из-под бумажки, остававшейся все это время на груди, не появилось и капли крови, и я мучительно думал о напрасной, бессмысленной жизни, и неверной руке, и неверном решении. Текли мгновения, и мне захотелось отдалить свой ужасный конец, использовав хотя бы шанс на спасение. Я попросил Е. вызвать “Скорую помощь”. Она села к телефону звонить, и через какое-то время я почувствовал, что я - живу и вряд ли сейчас умру, потому что крови и физической боли нет. Встав, я подошел к телефону, где Е. говорила с какой-то пожилой женщиной, и попросил не вызывать врача. Она отняла трубку и, прикрыв ее рукой, переспросила, правильно ли поняла, что я не хочу вызывать врача. Я ответил, что да, и отошел от телефона.

19. 9 января 1981.

О стихийном бедствии

Я где-то в Москве с больным отцом. В городе пусто, ураганный ветер свистит среди развалин, в которые превращены дома, целые улицы и, я думаю, весь город. Начинается наводнение. По многим улицам гуляет вода, уровень ее все поднимается и поднимается. Я знаю, что люди покинули город из-за опасности, идущей с северных морей. Там, далеко от бррега, рождаются гигантские волны и бешеные порывы ураганного ветра. Они обрушиваются на сушу, и от них нет иного спасения, кроме бегства. Но я не могу убежать из Москвы: отец не ходит, а перенести его дальше, к югу, нет никакой возможности. Катастрофа же нарастает. По радио я узнаю, что те волноломы и преграды, которые на пути страшных волн создали наши люди, пришлось уничтожить бомбежкой, так как они во много раз почему-то усиливали высоту и силу волн и скорость ветра. Я знаю, что Москва теперь ничем не защищена, что вот-вот гигантские волны моря дойдут до ее развалин и смоют все с лица земли. Я думаю, как спастись, но придумать ничего не могу, потому что не могу оставить отца, пусть больного и доживающего последние дни своей жизни. Но пока я думаю, что-то вдруг сильно меняется. Я выхожу из нашей, еще пока целой комнаты, и вижу, что все замерзло, что под ногами моими твердый лед вместо воды, а в воздухе носится белесый туман и успокоение.

20. 4 октября 1982. 9.00-11.00.

Сон о космической трубе

Я где-то с братом, сестрой, племянником и другими близкими родственниками. Наверное, за городом, но недалеко; вокруг - невысокие холмы, лесочки, кустарник. Меня привлекает небо, хочу смотреть на него. Оно затянуто толстым слоем непроницаемо густых серых облаков. Но, присмотревшись, я отчетливо (без очков) вижу на большой высоте (десять тысяч метров - откуда-то я это знаю) очень яркий шар, соединенный тонкой трубкой с блестящим, выпуклым в противоположную от шара сторону круглым диском. Шар похож на глобус, все части света которого удивительно ярко видны мне. Сооружение это плывет шаром вниз, сейчас он сбоку, но скоро будет над нами. Я вспоминаю про свою подзорную трубу, бегу домой, беру трубу и быстро возвращаюсь, недовольный тем, что кто-то брал ее и не задвинул окуляра, бросил ее открытой. Потом начинаю водить ею по небу, высматривать шар, но шар исчез, исчезли и блестки, возникавшие между диском и шаром, которые я видел невооруженным глазом. Я продолжаю искать, смотрю через трубу на небо, но ничего не нахожу, кроме облаков. И вдруг вижу звезды с чернеющим космосом. Откуда они?

Несколько секунд я продолжаю смотреть, ничего не понимая, потом отнимаю трубу от глаз и вижу, что надо мной - почти надо мной, но не надо мной, а где-то вблизи - в облаках образoвалась дыра, через которую чернеет бездна космоса; даже не дыра, а настоящая труба в облаках, с толстыми закругленными краями, с внутренней плотной и гладкой, отчетливо вертикальной стенкой трубы (но составленной из облаков). Диаметр трубы был, наверное, близок километру, а то и больше, мой глаз затруднялся определить точнее. И что-то не давало облакам затянуть эту дыру. Что-то таинственное, страшное, подсознательно страшное проникает в меня. Мне кажется, что я слышу, даже наверняка я именно слышу - не воздушную сирену, не любой другой звук - создание рук человеческих, а что-то не наше, не человеческое. Оно разлито было по всему пространству, слышалось всеми в каждой его точке и представляло собой пронизывающую своим неземным происхождением музыкальную ноту, схожую с басисто-звонким гудением. И было в этой ноте что-то грандиозно напряженное, звенящее, будто только что потревожили миллионокилометровую космическую струну (или самого Космического зверя), которую никто никогда не трогал и не должен б ы л… Этот звон, или звенящее гудение, или космический колокол, или рев неведомого Космического зверя предвещал что-то страшное, зловещее, что могло только произойти впервые за биллионы биллионов лет, и будто это могло уже начать происходить. Будто человечество (во мне, через меня) - притронулось к зловещей тайне, к которой оно никогда не должно было притрагиваться, знать или пытаться знать. Это была одна из тех тайн природы, которую знать было нельзя, потому что знание тайны раскрывало воздействие потусторонних сил и, значит, выпускало их (и в нашем уме) на волю.

Мне кажется, что это слышат все. Люди начинают собираться и уезжать из лесочка, с полянок, от дороги в некотором беспокойстве. Труба возвышается над нами своими высочайшими стенами, уходящими от 100 или 200-метровой высоты до самого космоса, до его черной вязкой материи. Не смотря на нее, быть может, даже ее не видя, люди бегут, лишь только ощущая, наверно, то же, что и я,- близкую, хотя и предупреждающую о себе опасность…

Мы в каком-то автобусе, ведет племянник; на ходу автобуса, улыбаясь, брат успевает нажать кнопку, раскрывающую задние двери, куда впрыгивают все остальные.

21. 23 июня 1983

Я был в детстве, взрослым. Ходил по Преображенской площади, видел все, что было тогда там: дома, переулки, грязные тротуары и стены с обсыпавшейся до кирпича штукатуркой, землю между булыжниками, разное - очень старое время.