Филип Дик - Доктор Бладмани, или Как мы стали жить после бомбы [litres]

Эндрю сказал:

— С ним все хорошо. — Он положил свои большие руки ей на плечи. — Ты же сама слышала, какой у него был голос.

— Этот психоаналитик, — сказала она. — Он заслуживает медали первой степени за героизм.

— Да, — мрачно согласился он. — Психоаналитик — герой, заслуживает самой высокой награды. Ты абсолютно права.

Он помолчал, все еще держа ее за плечи, но уже на некотором расстоянии от себя.

— Извини за то, что я грубо разбудил тебя и вытащил из постели, но я знал, что ты сама захочешь услышать Дейнджерфильда.

— Да, — согласилась она.

— Ты все еще настаиваешь, чтобы мы уехали подальше? К самому Лос-Анджелесу?

— Ну… — сказала она, — у тебя ведь здесь дела. Мы можем задержаться ненадолго. Посмотрим, как будет чувствовать себя Дейнджерфильд.

Она все еще боялась, все еще беспокоилась из-за Хоппи.

Эндрю сказал:

— Никто никогда не может быть абсолютно уверен ни в чем. Это-то и делает жизнь проблемой, не так ли? Посмотрим правде в глаза: Дейнджерфильд смертен. Когда-нибудь он должен будет умереть в любом случае.

Он посмотрел на нее.

— Но не сейчас, — ответила она. — Если это произойдет позднее, через несколько лет, я смогу выдержать.

Она держала его за руки, а затем наклонилась вперед и поцеловала. Время, думала она. Любовь, которую мы испытывали друг к другу в прошлом, наша любовь к Дейнджерфильду сейчас и в будущем… Плохо только, что это бессильное чувство; жаль, что оно не может автоматически подлечить его и звучать в нас далее — это чувство, которое мы питаем друг к другу — и к нему.

— Помнишь день Катастрофы? — спросил Эндрю.

— Конечно, — ответила она.

— Какие-нибудь новые мысли об этом?

Бонни сказала:

— Я решила, что я тебя люблю.

Она резко отодвинулась от него, покраснев из-за того, что произнесла такое вслух.

— Хорошенькое дельце, — прошептала она. — Я увлеклась; пожалуйста, извини меня, мне надо прийти в себя.

— Но ты подразумевала именно это, — понимающе сказал он.

— Да, — согласилась она.

Эндрю сказал:

— Я несколько староват…

— Мы все не молоды, — ответила она, — я поскрипываю, когда встаю… Разве ты не заметил?

— Ты останешься молодой, — сказал он, — до тех пор, пока у тебя будут такие зубы, как сейчас. — Он посмотрел на нее смущенно. — Я толком не знаю, что сказать тебе, Бонни. Я чувствую, что здесь у нас затеваются большие дела, по крайней мере надеюсь. С моей стороны низко привезти тебя сюда и втравить в дело с механизацией моей фабрики. Это… — Он сделал выразительный жест. — Глупо?

— Это прекрасно, — ответила она.

Войдя в холл, миссис Харди объявила:

— Мы поймали его снова, только на минутку, и он все еще говорит о своем детстве. Должна предупредить, что мы теперь не услышим его снова до обычного времени, до четырех пополудни, поэтому как насчет завтрака? У нас есть три яйца, можно разделить их на всех; мой муж ухитрился раздобыть их у торговца на прошлой неделе.

— Яйца, — повторил Эндрю Джилл. — Какие? Куриные?

— Большие и коричневые, — ответила миссис Харди, — я посчитала их куриными, но нельзя быть уверенными, пока мы не попробуем их.

Бонни сказала:

— Звучит впечатляюще, — и почувствовала, как она проголодалась. — Думаю, что нам следует заплатить за них; вы и так столько сделали для нас — и кров, и обед прошлой ночью.

Неслыханно в наши дни, думала она. И конечно, это было совсем не то, что она ожидала встретить в городе.

— Мы теперь компаньоны, — сказала миссис Харди. — Все, что у нас есть, мы ведь должны будем сложить вместе, не так ли?

— Но мне нечего вложить… — Бонни вдруг остро почувствовала это и понурилась. Я могу только брать, подумала она. Не отдавать.

Однако они, казалось, не были с ней согласны. Миссис Харди взяла ее за руку и повела на кухню.

— Вы можете помогать готовить, — объяснила она. — У нас есть и картошка, вы можете ее почистить. Мы готовим завтрак для наших работников и всегда едим вместе. Это дешевле, да у них и кухонь нет, они живут в комнатах: Стюарт и другие. Мы должны заботиться о них.

Какие славные люди, думала Бонни. Итак, это и есть город, которого мы избегали все эти годы. Мы слышали жуткие истории, будто город — это только руины с грабителями, обитающими в них, людьми без чести и совести, смутьянами и ворами, отбросами того, что перестало существовать… а мы этого избегали и до войны. Уже тогда мы стали чересчур боязливыми, чтобы жить здесь.

Войдя в кухню, она услышала Стюарта Макконти, рассказывавшего Дину Харди:

— …И кроме того, эта крыса играла на носовой флейте… — Он замолк, увидев Бонни. — Анекдот из здешней жизни, — извинился он. — Может шокировать вас, потому что касается животного-мутанта, а многие находят это неприятным.

— Расскажите мне, — сказала Бонни. — Расскажите мне о крысе, которая играла на носовой флейте.

— Можно было бы скрестить двух мутантов, — начал объяснять Стюарт, ставя на плиту воду для эрзац-кофе. Он повозился с кофейником и, удовлетворенный, снова оперся спиной на теплую стенку дровяной печки, засунув руки в карманы. — Как бы там ни было, тот ветеран говорил, будто бы она также имела примитивную систему счета, но, по-моему, это невероятно.

Он насупился.

— Для меня — вполне вероятно, — сказала Бонни.

— Мы могли бы использовать такую крысу для работы здесь, — сказал мистер Харди. — Нам понадобится хороший счетовод, если мы расширим наш бизнес, как намереваемся.

Снаружи по авеню Сан-Пабло начали двигаться машины, запряженные лошадьми. Бонни слышала отрывистый стук копыт и другие шумы. Она подошла к окну, чтобы посмотреть. Велосипеды… Громадный грузовик на дровяном топливе… И множество пешеходов.

Из-под стенки лачуги выбралось какое-то коричневое животное и, опасливо озираясь, пересекло открытое пространство, чтобы нырнуть под крыльцо дома в дальнем конце улицы. Через мгновение оно вернулось, на этот раз за ним следовало второе животное. Оба они были коротконогие и приземистые, возможно, мутировавшие бульдоги. Второе животное с усилием волокло громоздкую, похожую на санки, платформу, нагруженную разными полезными вещами, в основном съедобными. Платформа скользила и тряслась по неровной панели на примитивных полозьях за двумя бульдогообразными животными, спешащими скорее добраться до безопасного места.

Стоя у окна, Бонни внимательно наблюдала за улицей, но коричневые животные больше не появлялись. Она была уже готова отвернуться, когда увидела краем глаза еще нечто, начавшее свою трудовую деятельность. Круглый металлический корпус, вымазанный грязью, с прилипшими к нему листьями и ветками появился в поле зрения, замер и вытянул две тонкие антенны, дрожащие в свете утреннего солнца.