Андрей Егоров - Балансовая служба

– Имеющий… да полюбит, – поддержал его Митрохин.

Старик нахмурился.

– Ты бежал с рудников, – сказал он. – Тебя так и не смогли настичь преследователи. В тебе живет мятежный дух, ты полон сил и решимости бороться.

– Это ты меня убедить пытаешься или себя убеждаешь?!

– Задумайся о высшем смысле! – выкрикнул старик. – Что дало тебе такие силы? Почему ты сбежал, когда другие остались умирать?

– Да мне просто повезло. И если бы не это необычайное везение, где бы я сейчас был?..

Он задумался. И в самом деле. А где бы он сейчас был? Сидел бы скорее всего в выгребной яме с кучей разнообразного сброда, а может, уже гнил бы в сырой земле, пожираемый червями и жуками-трупоедами.

– Нужно обладать могучей силой духа, чтобы решиться на побег с рудников. Я скажу, что тебе следует делать. Ты должен будешь присоединиться к богочеловеку. С северо-запада идут слухи, что сила его крепнет. Люди хотят свободы. Но люди боятся. Им нужен кто-то, кто поможет им поверить в свои силы.

– К богочеловеку?! – насторожился Иван Васильевич. – Слушай, нестыковочка тут какая-то.

Вообще-то наш Ленин материалистом был. И ты тоже к материалистическому взгляду на мир склоняешься, как мне кажется. А тут богочеловек?! Но, с другой стороны, – Митрохин нахмурился, – после всего, что мне довелось увидеть, я материалистом никак не могу быть. Хотя и религиозным деятелем тоже что-то не хочется. Ты уж не обижайся.

– Прекрати, – поморщился жрец, досадуя на непонятливость собеседника. – Богочеловек – существо сугубо материальное, хотя и посланник Белого божества. Ты вот, Айван, того понять не можешь, что в том случае, если ты возле богочеловека окажешься, вместе вы силу великую составите. Такую, что измывательства джиннов над людьми прекратить сможет. Я даже думаю, – жрец нахмурился, вглядываясь в лицо бывшего раба столь пристально, что тот смутился, – вы специально из Другого мира нам посланы. Там вы были наделены великим знанием о свободе, награждены им, дабы отправиться в дальнюю дорогу.

– Это научный коммунизм – великое знание? – опешил Митрохин.

Жрец кивнул с самым значительным видом:

– Учение о свободе человека не может не быть значительным.

– Да ну, – смутился Иван Васильевич, – вряд ли все так, как ты говоришь… Я же его изучал. Бреда там хватает, это да…

– Не говори так! – вскричал жрец. – Ты понесешь это знание в народ. Ты будешь говорить людям об их силе и безграничных возможностях. Ты и богочеловек – посланники иного мира, наделенные великим знанием. И я больше не хочу слышать от тебя никаких возражений!

– Я не знаю, – вконец растерялся Митрохин, чувствуя себя очень неловко оттого, что его принуждают стать адептом марксистского учения, и не кто-нибудь, а человек из далекой эпохи, главный жрец храма. – Ты и сам, похоже, не знаешь, о чем меня просишь, любезный, – заметил он после долгих раздумий. – Если бы ты видел, к чему привело это учение в отдельные моменты российской истории…

– Молчи! – прикрикнул на него жрец, лицо его покраснело от гнева. – Не сметь хулить при мне светлое знание. Если снова на ум тебе придут греховные мысли, прежде чем произнести слова, вдумайся в смысл сказанного, и только потом можешь дать волю языку.

– Ну ладно, – выдавил Митрохин. – Только я…

– Молчи!

Ивану Васильевичу показалось, что жрец сейчас бросится на него с кулаками, и он, пожав плечами, проговорил:

– Хорошо, хорошо. Оставим марксизм в покое…

– Другое дело. Всегда помни о том, что сомнение в собственной не правоте – половина пути к обретению мудрости. Напомни-ка мне основные постулаты великого учения о свободе.

– Научного коммунизма, что ли? – осторожно переспросил Митрохин.

Жрец медленно кивнул.

– Ну, – задумался Иван Васильевич, в голову, как назло, лезла одна политэкономия. – При капитализме экономика государства стихийная, – пробормотал он, поскольку жрец смотрел на него, не отрываясь, и начал проявлять признаки нетерпения, сначала теребя собственное ухо, а затем и ухо своего собеседника, – а при социализме – плановая. То есть никакие законы свободного рынка на нее не действуют. Или, точнее, не должны действовать…

– Так-так! – подбодрил его жрец, хотя Митрохин мог бы поклясться, что он не понимает ни слова.

– Но на самом деле законы свободного рынка на социалистическую экономику действуют, конечно, – испортил все впечатление Митрохин. – Я очень хорошо это знаю, – он потер ладошки, – да уж. Я, когда к нам свободный рынок в страну пришел, не растерялся. – Когда он взглянул на жреца, ему показалось, что тот впал в такую ярость, что сейчас попытается его загрызть. – Ну… что я поделать-то могу, если они действуют. – И решил исправиться:

– Тут важно другое. То, что я излагал, – это политическая экономия. Она тесно связана с научным коммунизмом и марксистской философией.

– Очень хорошо, – заметил жрец, – обрати внимание, тайное знание ты сохранил почти в полной мере. И излагаешь учение о свободе очень хорошо. Только я пока не услышал главного…

«А ведь, и правда, все помню, – подумал Митрохин и даже испугался этого откровения, – стоило копнуть поглубже, и три кита социалистического образования, попившего столько кровушки в вузе – марксистская философия, научный коммунизм и политическая экономия – всплыли на поверхность из глубин памяти. Он вспомнил очень многое из того, что учил накануне экзаменов, зазубривал, записывал убористым почерком на длинные шпоры – гармошки. Он помнил даже основные определения, которые порой представляли собой совершенно дикие лексические конструкции, и совсем уже общие слова лекторов о том, как важен на современном этапе развития советского общества всесторонний анализ перерастания социализма в коммунизм». У бывшего раба рудников Хазгаарда, борца с балансовой службой, банкира и студента советского вуза голова пошла кругом.

– Знание не просто сохранилось в тебе, оно созрело, – сообщил жрец, чем вызвал у Митрохина еще большую растерянность. – Теперь ты и сам можешь идти по свету и проповедовать, – напутствовал он, – ты не имеешь права поступить иначе.

Люди давно ждали, что придет кто-то вроде вас, обладателей тайного знания, полученного в ином, отличном от нашего мире.

Внимательно поглядев в лицо старого жреца, Иван Васильевич почувствовал обреченность… и желание подкрепиться – организм его быстро шел на поправку. Ему требовались питательные вещества и витамины. А еще, как можно меньше слышать о научном коммунизме и марксистской философии. Все, что связано с социалистическим строительством и соответствующим общественным устройством, он люто ненавидел. Переход к свободному рынку дал ему финансовую свободу и позволил жить в свое удовольствие. Он всегда считал себя человеком новой формации, а тут такое…