Вероника Кузнецова - Дневник штурмана

Но и это ещё не всё. Раз он знал, какую книгу я читаю, значит, он следил за моим выбором, и это внушило мне одно подозрение. Я осмотрела книгу и обнаружила, что это очень хорошее лондонское издание конца прошлого века. Пока мои монстры были в столовой, я сообразила, что убийца вряд ли рискнёт привлечь к себе внимание, не придя на ужин, так что мне можно было без риска заглянуть в лабораторию, благо, что это рядом. Там я просмотрела книги, которые были мной якобы пропущены, и убедилась, что все они старые и в основном изданы в Лондоне. Книги, которые я пересмотрела с самого начала в надежде найти что-нибудь подходящее, были новые и других издательств, большей частью американских. А это означает, что мистер Уэнрайт заметил моё недовольство библиотекой и дополнил её своими книгами, чем скрасил мне существование. Теперь я понимаю его бесстрастие как манеру себя вести, но не больше, и, кажется, могу объяснить слова Серафимы Андреевны о маске. "Ты носишь маску, глупец. Скоро ты захочешь её сбросить". Мистер Уэнрайт выбрал себе не очень удачную маску и, наверное, она уже тяготит его. Хорошо бы он проявлял побольше человечности, чтобы и другим не пришлось её отыскивать лишь к концу пути. Или другие сразу разбираются, что в нём деланного, а что — естественного? Хотелось бы мне знать, как его понимает бортинженер. Пока я вижу, что он старательно копирует его механическую манеру поведения.

Мне вспоминается ещё одно высказывание Сергеевой. Она сказала нам с мистером Гюнтером в свой последний день: "Жизнь и смерть ходят рядом, рука об руку. Смерть прикрывается личиной жизни, а жизнь скрывается под маской смерти. Жизнь ликует, но смерть всегда соберёт свою жатву". Возможно, это мои фантазии, но я понимаю это так: мистер Форстер, тая в себе ненависть, был мёртв ещё до своей физической смерти, он был духовно мёртв, но прикрывался маской жизни, довольно живо на всё реагируя, а мистер Уэнрайт скрыл свои лучшие качества под мёртвой маской бесстрастия (недаром он выделил эту фразу). Они работали вместе, то есть ходили, по словам Серафимы Андреевны, рука об руку. Мистер Форстер «ликовал», то есть очень удачно изображал командира, делая его убийцей, но смерть всегда собирает свою жатву, и он покончил с собой. Или слова "жизнь ликует" относятся к тому, что мистер Уэнрайт перестанет, наконец, изображать механизм и станет живым человеком, а слова "смерть всегда соберёт свою жатву"… Хотела было сказать, что они относятся только к мистеру Форстеру, однако вспомнила о предлоге «но», и сразу же в памяти встало пророчество о последней в жизни командира долгой дороге. Как страшно знание будущего! Мне кажется, я меньше переживаю из-за "чёрной записи", предназначенной мне, чем за мистера Уэнрайта. Счастье, что он не подозревает о своей судьбе. Он догадывается, что я что-то скрываю, но не знает, что именно. Может, потом я ему расскажу о маске, чтобы он не мучился зря.

Вот такие новости о командире. После ужина, когда мы возвращались вместе с мистером Гюнтером, я спросила:

— Вы не знаете, мистер Уэнрайт много читает?

— Да, мисс. Я его знаю не очень хорошо, но, судя по отзывам, он интересуется литературой и искусством. А почему вы об этом спросили?

Вот тут я решила оправдать командира, если у немца возникло то же недоумение, что и у меня.

— Из-за устриц. Он процитировал Диккенса, но я не сразу узнала цитату.

— Вполне возможно, мисс. Мне известно, что он всегда берёт с собой некоторые из любимых книг.

Похоже, это я воображала мистера Уэнрайта бездушной машиной, а бортинженеру, знакомому с ним лучше, известны и другие его качества.

Это я выяснила вчера, а теперь пора переходить ко дню настоящему. С утра я присматривалась к поведению мистера Уэнрайта, но он был облачён в непроницаемую броню спокойствия и невозмутимости. Он мне напомнил мистера Фогга у Жюля Верна, только не праздного джентльмена, а в звании командира космического корабля. Наверное, мне не удастся подловить его на каком-нибудь живом проявлении человеческих чувств, и я так и расстанусь с ним, унеся с собой воспоминание о его холодной сдержанности и ровном голосе.

День начался довольно обыденно, и работа велась по заведённому порядку. Когда командир и бортинженер отправились в ежедневный обход, я заперла за ними дверь и ещё раз просмотрела программу посадки. Всё хорошо и правильно, однако теперь она кажется мне слишком громоздкой. Давно пора придумать что-то новое, не снижающее надёжности, но убыстряющее процесс и потребляющее меньше энергии. Наверное, если мне предстоит сделать ещё какое-нибудь изобретение, то это будет новая теория посадки.

Пока я размышляла над расчётами, я совершенно отвлеклась от окружающей меня действительности, но внезапно осознала, что сижу в рубке одна, а за дверью кто-то есть. Может, любой другой на моём месте спокойно бы подумал о крепости запора, а меня охватил ужас. Какие только мысли не полезли мне в голову! Мне сразу представилась фигура, склонившаяся над книгой. "Я не вижу, кто это, но это не человек". Не появилась ли уже в белой книге чёрная запись? Первобытные страхи заполнили сознание. Мне представилось, что это мистер Форстер восстал из мёртвых, чтобы отомстить мне за свою смерть, а потом снова лечь на своё место в заполненной мертвецами камере. Глупо, дико и совершенно непростительно для цивилизованного человека. Счастье, что в Комитете ещё не додумались до проверки на такого рода здравомыслие, иначе меня не допустили бы в космос.

Я уже собралась было нажать на кнопку и сообщить командиру о визите сирены, но почувствовала, что страх отпустил меня так же внезапно, как появился, и за дверью уже никого нет. К чему было беспокоить человека? Я дождалась прихода моих монстров и сказала:

— Мистер Уэнрайт, он приходил сюда минут сорок назад.

— Кто "он"? — не понял командир.

— Тот, кто устроил ночной переполох.

— Сирена, — пояснил бортинженер. — Устрица.

Командиру было не до шуток.

— Почему вы не вызвали меня, мисс? — спросил он.

— Он очень быстро ушёл, сэр.

Мистер Уэнрайт хмуро размышлял.

— Он не пытался применить гипноз?

— Нет, сэр.

— Гипноз — очень коварное оружие в опытных руках, — проговорил он. — Все учёные им владеют, а преступник скрывается среди них.

Мне его взгляд очень не понравился.

— В разной степени, — возразила я. — И это не означает, что вы снова должны применить Одиссеев метод и впредь запирать меня в рубке.

Немца стал душить тайный смех.

— Об этом стоит подумать, мисс, — серьёзно сказал командир.

Если он, и правда, решит меня обезопасить таким образом, то просчитается. Я не овца, которую везут на выставку, а потому берегут, как зеницу ока, я такой же член экипажа, как он и бортинженер, и ко мне не нужен особый подход.