Рэй Брэдбери - Сборник 5 МЕХАНИЗМЫ РАДОСТИ

– Меня зовут Тималти. – И человечек пожал мне руку.

– Дуглас, – представился я, – пишу для кино.

– Для кино?! – взвыли вокруг.

– Для кино, – скромно подтвердил я.

– Вот удача-то! Прямо поверить трудно! – Тималти снова, еще крепче, сжал мою руку. – Лучшего судьи не найти. В спорте разбираетесь? Знаете, например, бег по пересеченной местности, на четыреста сорок ярдов и другие пешие прогулки?

– Я видел две Олимпиады.

– И для кино пишет, и на Олимпиадах бывал! – Тималти прямо задохнулся от восторга. – Да, такого, как вы, увидишь нечасто. Ну а об особом всеирландском десятиборье вы слышали? Оно ведь имеет отношение к кинотеатрам.

– К стыду моему, не слышал.

– Не слышали? Хулихен!

Миг – и передо мной уже стоял улыбающийся человечек ростом ниже даже, чем Тималти; он засовывал в карман губную гармошку.

– Хулихен, лучший гимновый спринтер Ирландии, – представился он.

– Какой спринтер? – не понял я.

– Гим-но-вый, – произнес по слогам Хулихен. – Гимновый спринтер, самый быстрый.

– За время, что вы в Дублине, – спросил Тималти, – вы в кино были?

– Был, и не один раз. Вчера вечером смотрел фильм с Кларком Гейблом, позавчера – старый, с Чарлзом Лафтоном…

– Достаточно! Вы такой же, как мы, ирландцы. Не будь кинотеатров, чтобы уводить безработных и бедняков с улиц, и пивных, чтобы приманивать их кружкой, мы бы давным-давно уже выбили из нашего острова пробку, и остров бы затонул… Так, – он потер руки, – ну а замечали вы у нас что-нибудь особенное, когда кончается картина?

– Когда кончается картина? – задумался я. – Подождите, вы имеете в виду национальный гимн?

– Слышали, ребята? – воскликнул Тималти.

– Точно, догадался! – зашумели вокруг.

– Каждый вечер, из года в год, в конце каждого треклятого фильма, – запричитал Тималти, – оркестр, будто ты и так не слыхал уже тысячи раз эту осточертевшую музыку, начинает играть ирландский гимн. И тогда…

– Тогда, – сказал я, подстраиваясь под общий тон, – если ты хоть чего-нибудь стоишь, ты постараешься за драгоценные секунды между концом фильма и началом гимна выскочить из зрительного зала.

– Правильно! Кружку ему за это! – закричали вокруг.

– Я в Дублине всего четыре месяца, и то гимн уже начал мне приедаться, – заметил я вскользь. – Не хочу сказать этим ничего плохого, – поспешил я добавить.

– Никто о дурном и не подумал! – отозвался Тималти. – И сами мы патриоты, ветераны Ирландской Республиканской Армии, участники восстаний против англичан. Мы все любим свою страну, но когда вдыхаешь воздух, который ты уже десять тысяч раз выдыхал, у тебя начинается головокружение. И поэтому, как вы заметили, за три-четыре посланные богом секунды любой еще не совсем спятивший зритель норовит пулей вылететь из зала. И быстрее всех вылетают…

– …Дун и Хулихен. Гимновые спринтеры, – закончил за него я.

Они улыбались мне. Я улыбался им.

Мы все так радовались моей сообразительности, что я просто не мог не угостить каждого кружкой пива.

Слизывая с губ пену, мы дружелюбно посматривали друг на друга.

– В настоящую минуту, – прочувствованно сказал Тималти, обозревая эту идиллическую сцену, – меньше чем в сотне ярдов отсюда, в темноте кинозала «Графтон», в середине четвертого ряда, у самого прохода, сидит…

– Дун, – докончил за него я.

– И откуда он все это знает? – изумленно воскликнул Хулихен, приподняв в знак почтения ко мне кепку.

– Так или иначе, – Тималти подавил недоверие к моим способностям, – Дун и на самом деле сейчас там. Картины он до этого не видел, она с Диной Дурбин, ее вытащили на свет божий по просьбе зрителей, и время сейчас…

Все взгляды обратились к настенным часам.

– Десять! – выдохнула компания.

– Значит, через каких-нибудь пятнадцать минут из зала повалят зрители…

– И?.. – сгорая от любопытства, заторопил его я.

– И, – ответил Тималти, – если мы пошлем туда Хулихена проверить, кто из них двоих ловчее и быстрее, Дун будет готов принять вызов.

– Неужели он сидит в кино исключительно ради спринта?

– Конечно, нет. Он сидит там ради песен Дины Дурбин и всякого такого. А вообще он здесь, в баре, играет на пианино, на это и живет. Но если Дун увидит, что перед концом сеанса через проход от него сел Хулихен, он поймет. Они отсалютуют друг другу и будут сидеть и слушать красивую музыку, пока не увидят на экране: КОНЕЦ.

– Вот именно! – Хулихен, пританцовывая на носках, начал сгибать и разгибать руки. – А ну давайте его сюда, сейчас я с ним разделаюсь!

Тималти пристально посмотрел на меня.

– Мистер Дуглас, я вижу, вы настроены скептически, условия нашего спортивного состязания вас ошеломили. Как это может быть, задаете вы себе вопрос, чтобы взрослые люди тратили время на такую ерунду? Так если хотите знать, времени нам, ирландцам, девать некуда. Работы нет и не предвидится, и потому то, что у вас в стране показалось бы пустяком, мы раздуваем до слоновьей величины. Сказать правду, живых слонов мы никогда не видели, зато знаем: мошка, если посмотришь на нее через микроскоп, покажется самой большой тварью на земле. И хотя гимновый спринт не перешагнул еще границ Ирландии, ты убеждаешься, когда займешься им всерьез, что это увлекательнейший вид спорта. Слушайте правила!

– Сначала, – перебил его Хулихен, – выясни, захочет ли он теперь, когда все узнал, сделать ставку.

Взгляды, скрестившиеся на мне, вопрошали: неужели все сказанное брошено на ветер?

– Захочу, – ответил я.

Присутствующие единодушно признали меня лучшим представителем рода человеческого.

– Надо со всеми вас познакомить, – сказал Тималти. – Фогарти, главный судья на выходе. Нолан и Кланнери, судьи в проходе между креслами. Кланси засекает время. И болельщики – О'Нил, Бэньон и ребята Келли, вон сколько их! Пошли!

Словно щетки огромной улицеуборочной машины, одной из этих уродин, захватили и потащили меня. Чуть не на плечах восторженных людей я поплыл вниз по улице, туда, куда созвездиями мерцающих огоньков нас зазывал кинотеатр. Тималти шагал, размахивая руками, где-то сбоку и, надрываясь, знакомил меня с основными правилами.

– Многое, конечно, зависит от кинотеатра!

– Конечно! – соглашался я.

– Есть кинотеатры щедрые, с широкой натурой, проходы и двери в них широкие, а туалеты, те даже еще просторней, еще шире; в некоторых столько кафеля, что от одного эха не знаешь куда деваться. А есть кинотеатры-скупердяи, мышеловки, там даже в главном проходе не вздохнешь, сиденья бьют тебя по коленям, а через наружную дверь, когда спешишь после сеанса в кафе-кондитерскую напротив, где мужской туалет, протиснуться можно только боком. Каждый кинотеатр оценивается со всех сторон, оцениваются условия в нем до, во время и после спринта, и все учитывается. Принимается во внимание также, кто зрители: мужчины и женщины вперемежку, одни мужчины, одни женщины, или – это самое худшее – одна детвора (на дневных сеансах). С детьми, конечно, испытываешь искушение хватать их в охапку, как сено, и откидывать в стороны, так что мы это бросили и теперь ходим в основном на вечерние сюда, в «Графтон»!