П Шуваев - Не заплывайте за горизонт или Материалы к жизнеописанию одного компромиста

Нерушимая Империя - один из двух тоталитарных режимов, существовавших на Сфинксе до последнего общепланетарного конфликта, в эпоху вооруженной борьбы межзвездных сил Федерации и Большой Рабократии. Вероятно, именно многовековые галактические войны, требовавшие предельного напряжения сил даже от этих огромных союзов экспансионистски настроенных миров, и привели их к временному отказу от политики "мирного вторжения", что позволило ряду планет в течение столетий развиваться в условиях полной или почти полной автономии. Тот факт, что на Сфинксе развитие совершалось в направлении усиления авторитарности режимов при стабильном, достаточно низком даже для периферийных планет уровне технологии, как указывают многие авторы, с большой достоверностью можно вывести из особенностей истории заселения планеты. Не исключено, что на каком-то этапе технологический консервационизм стал официальной доктриной, имевшей целью предотвратить контакты с иными мирами системы Сфинкса, придерживавшимися, насколько можно судить, антиавторитаристской ориентации. В результате в течение длительного времени на планете сосуществовали два крайне агрессивных государства с огромной плотностью населения, колоссальными армиями и резко экспансионистской идеологией - явление крайне редкое, если вообще не уникальное. Как известно, работами Адамса исчерпывающе показано, что такие группировки не могут быть устойчивы.

Гм, подумал Толик, ни хрена себе! Чему тут, спрашивается, удивляться, если младенцу ясно: все закономерности развития социогруппировок в смысле Сугимото носят сугубо статистический характер. Но каков Толик, подлец! Сугимото какого-то приплел... А Большая Рабократия - явный и несомненный плагиат у Гаррисона. Ладно, плагиат плагиатом, продолжим, надо ведь довести дело до надписи, чтоб длинная была, загадочная и с этаким росчерком в конце...

Асессор Пит Коллинз был искренне и безоговорочно счастлив, как может быть счастлив лишь человек, занявший место в избранной прослойке имперских подданных, которая не подвергается гласному надзору, а всего лишь подлежит негласному досмотру. Это было приятно само по себе, но к тому же он теперь по должности обязан был заниматься вещами, ему самому интересными. С нечеткими понятиями вроде имперского духа или как он там называется, эти вещи не имели ничего общего, что должно было бы смутить его, - но не смущало. Ему нравилось сидеть в прокуренных комнатах среди таких же избранных, что-то читать, что-то сопоставлять, что-то рассчитывать. И вести разговоры - специальные, понятные далеко не всем, с явным, почти уже неприличным душком элитарности, - но ведь за элитарность как таковую никому ничего не положено: важно не оскорбить родную и вечную Нерушимую Империю и лично Императора. Они не оскорбляли, им было не до того. Они работали, и порой казалось, что чуть ли не из ничего - из разговоров с душком, из слов и дыма, из снов и бреда на старинном, почти всеми забытом языке - рождалось...

Не подвергается, но подлежит - это неплохо. А лично Императора, по всей видимости, и нет вовсе, а выступает перед телекамерой какой-то там актеришка. Засекреченный, бедолага: уж он-то подвергается...

В Нерушимой Империи, в отличие от большинства известных нам слаборазвитых авторитарных режимов, существовала достаточно устойчивая, хотя и не пользовавшаяся каким-либо влиянием технократическая прослойка. Лишенная доступа к власти и находившаяся, по существу, на полулегальном положении, она смогла, тем не менее, не только сохраниться даже после общепланетарной войны, но и веками развивать крайне своеобразную субкультуру, рафинированно интеллектуальную и лишенную, насколько нам известно, малейшего намека на протест, во всяком случае, на протест социальный. Впрочем, памятники этой субкультуры дошли до нас в разрозненном и неполном виде, а в большинстве были уничтожены либо властями Сфинкса во время и сразу после общепланетного конфликта, либо же после захвата планеты - Звездным флотом и администрацией Большой Империи.

...Рождалось, сверкало из-под небытия то, чему быть не дозволено, то, что не может по еретичности подлежать ни надзору, ни досмотру, а только лишь немедленному уничтожению, то, что невозможно, недоступно, непристойно и противоречит, - бесстыдное, хмельное, древнее, безрассудное, сверкало простым и честным металлом то, чего не могло не быть когда-то, в те странные времена, когда не было надзора и досмотра, когда нечему было противоречить.

Что-то не идет, подумал Толик, совсем что-то не то получается, ну да поди попробуй передать ощущения какого-никакого, а все же потомственно верноподданного, которому невесть зачем дано было высочайшее разрешение подорвать основы. В самом деле, зачем? И, главное, даже по предписанию и с разрешения основы не так-то легко подорвать. А что нам скажет Сугимото?

Как известно, технократические субкультуры способны к продуктивному развитию лишь в строго определенных условиях, заведомо исключающих политический авторитаризм. Отсюда отвлеченно-теоретический характер сфинксианской технократии с ее стремлением к синтезу гуманитарного и технического знания (нередко приводившим к мистицизму), с повышенным интересом к проблемам языка и употреблением своего рода "культового языка" - искусственно воссозданного классического английского. Именно лингвистические изощрения разного рода в большой мере делают сохранившиеся памятники оппозиционной сфинксианской субкультуры неприемлемыми для широкого читателя. Впрочем, есть некоторые основания полагать, что в период, непосредственно предшествовавший общепланетному конфликту...

Ай да Сугимото! Во-первых, это не по существу. Во-вторых же, если примитивизация государственного языка дошла до степеней поистине ужасающих, остается брать в руки автомат - или смиренно переходить на эсперанто. Хотя Сугимото, может, как раз такого мнения, - но кто же тогда все это насочинял?! Неужто Толик?

Он знал, что это ересь, все вокруг это знали, даже, казалось ему, то, что пребывало, безымянное, не получившее пока имени и не подвластное именовательной инициативе Империи, - затерянное в районе с непонятным и тоже чуждым названием Хамское Бестравье, оно тоже должно было понимать, что оно еретично и обречено на уничтожение. Это была ересь, он отныне, он знал, в мире уже не могло не быть ереси, потому что она была красива.

Надо думать, эта штуковина была на вид очень даже ничего... С точки зрения примитивного разумного существа, понятное дело, с моей или Пита Коллинза. Но вот тут вот, небось, и начался в высоких сферах тихий переполох, потому как смекнули те, кто там у них поумнее, что превосходство в воздухе превосходством в воздухе, а ребята ведь и зарваться могут, просто по молодости и глупости зарваться. Вдруг да схватится кто за базуку вместо словаря. Ну, в результате было много трупов, а бедный Коллинз почему-то уцелел (то есть не почему-то, а по сюжету), добрался до бестравских хамов и нажал на большую красную клавишу. Все равно ведь не получится про это про все написать, так лучше уж пропустим, послушаем лучше, что умные люди скажут. А, сэнсэй, ваше мнение? Ну же, вам слово!