Александр Мазуркин - Житие Иса. Апокриф

Наместник прошел к окну, забыв или не захотев пригласить гостя. Потом, что-то высмотрев на дворе, указал место рядом с собой. Липпин не был ни глупым, ни злым — он просто был бестактным человеком. Да и вся эта восточная церемонность стояла у него поперек горла. Кроме того, он знал, что человек, за спиной которого стоят одетые в металл несгибаемые имперские войска, может позволить себе любое хамство, не говоря уже о неуважительном приеме верховного жреца подвластной страны в столь ранний час.

— Рад видеть тебя, верховный жрец, — коротко кивнул наместник, когда жрец подошел к окну, — с чем пожаловал?

— Шатания и смута в народе растут, проповедники-безбожники подстрекают к бунту. Проходимец, называющий себя Учителем, что бродил, богохульствуя, в Рете и других малых городах Благословенной земли, ныне — уже с полгода — здесь, в столице государства!

— Провинции Империи, — поправил разошедшегося жреца Липпин. — И ты из-за этого поднялся так рано? Я в ваши религиозные распри лезть не намерен. У меня свои дела. А вы спорьте, мажьте друг друга дерьмом, целуйтесь — мне на это наплевать, только налоги платите.

— Ошибаешься, наместник, — с достоинством поднял голову жрец, — тебя это касается. Ибо Ис — так зовут проповедника — не только богохульник, но и бунтовщик По его учению все равны. Нет раба и нет хозяина.

— Мы тоже присматриваем за вашими юродивыми, но, насколько я знаю, до сих пор болтовня шла о духовной свободе.

— Прости назойливость, наместник, не о духовной свободе речь. Об этом толковали другие, что не мешало побивать их каменьями.

— Вашими руками, верховный жрец, вашими. Мы — чиновники Империи — тут ни при чем. Мы лишь против бунта. А этим, помнится — видишь справа обрушенные стены с обгорелыми балками? — грешили твои единоверцы. Тогда и столбы с перекладинами пришлось ставить вдоль всей Большой дорога. Не так ли?

— Я проклял их, ты знаешь. Сейчас — опаснее. Люди этого Учителя пошли в пески. Куда и зачем — неведомо. Но есть слух — собирать силы.

— Сколько? — отбросив деланное равнодушие, резко спросил наместник.

— Сказать трудно — из песков не возвратился никто, во всяком случае — мои люди не видели. Но только из города ушло около трехсот: Они осторожны — заслать лазутчиков не удалось. И есть у них свой знак.

— Что предлагаешь? — глядя прямо в глаза не привыкшему к подобному обращению жрецу, выпытывал Липпин.

— Арестовать. Повесить. Четвертовать, пока зараза не пошла дальше! — уже орал в ярости, пережив унижение, верховный жрец — плевать, в конце концов, на манеры этого хама-наместника, лишь бы направить его меч!

Липпин еще раз резанул по жрецу взглядом и задумался. Взять-то этого бродягу не сложно, но не зашумит ли народ? А если бунт? Что скажут в столице Империи?. Последнее волнение задавили недавно. Налога идут исправно. В случае заварушки грабить вроде бы уже нечего — в тот раз хорошо подчистили. А главное, здесь у него всего триста солдат, основные же силы, десять тысяч, в укрепленном лагере на берегу Лазурного моря. До них — три дня пути. Теперь — жрец. Привык загребать жар чужими руками. Задавит конкурента, сам усилится. А ослабления Империи эта собака ждет как светлого праздника. Долго ждать — тысячелетия не сдвинут этого монолита! Да, но этим проповедям сочувствует кое-кто в метрополии. Значит…

— Вот что, жрец, четвертовать мы пока подождем, а вот чем он дышит, посмотреть надо. В случае — чего — здесь и возьмем.

— Сам он не придет.

— Пошлю полсотни копейщиков, тогда, думаю, не откажется. Место где?

— У каменщика Ртепа — ты с ним за работу рабами расплачивался.

— Помню. Сотник!

Сразу же загремели доспехи — служба!

— Возьми пятьдесят копейщиков, иди к дому каменщика Ртепа, его здесь каждая собака знает, и приведи живущего там человека по прозвищу Учитель.

— Слушаюсь! — сделал «налево кругом» сотник — здесь знали порядок и не переспрашивали.

Через полчаса двор каменщика был окружен, а сотник с десятком солдат стоял перед дверью в глинобитной стене.

Внутри совещались. Вернее, говорил Ис. Остальные слушали.

— Нужно идти — нас трое, Мер не в счет. Силой не прорваться. Вряд ли со мной что-нибудь сделают — у наместника нет для этого повода, а рисковать вызвать возмущение просто так, когда в городе всего три сотни солдат… Тут что-то не так, — размышлял вслух Ис, прислушиваясь к грохоту в окованную дверь.

Каменщик и Геф молчали. Ртеп жалел, что двое его рабов, теперь уже бывших, еще не вернулись — среди гладиаторов у них были соплеменники, и Ис поручил узнать их настроение, а при удаче — привлечь на свою сторону.

— Можно попробовать, — повел плечами Геф, рассуждения Иса его не убедили.

— Порубим с десяток и сами ляжем. Дай-ка лучше кольчужку, что ты сковал, под плащ надену.

— Палку не забудь, — протянул посох Ртеп.

— Спокойно! Не будет наместник мне голову снимать — человек он неглупый. Прощупать хочет. Это уж — кто кого. Хуже, если жрецы замешаны. Но пока — не похоже. На всякий случай собирайте народ у резиденции. И всем нашим в городе — уходить.

Против ожиданий, наместник встретил его почти приветливо — сделал шаг навстречу, отослав солдат. Что поразило Иса — так это вскинутая рука сотника, приветствовавшего Липпина.

«Вероятно, есть и другие аналогии», — подумал Ис. И пощупал под одеждой кольчугу.

— На тебя жалуются. — обратился наместник к опершемуся на посох Ису. — Ну что ты богохульствуешь — полбеды. Но ты подстрекаешь на бунт против Империи Какое-то равенство проповедуешь. Что скажешь?

— Здесь все в кучу свалено. Чувствую, не без участия этого лица. — Ис указал глазами на верховного жреца, стоявшего у окна против света.

— А что не так? — вкрадчиво поинтересовался жрец.

— Мне отвечать? — взглянул на Липпина Ис. И, получив утвердительный кивок, обратился к жрецу: — Все не так. Я говорю, что люди равны, но где же призыв к бунту? Здесь призыв к вашим душам, желание приобщить вас к этой очевидной для меня истине. Я не согласен с догматами твоей веры, но с ними не согласен и наместник Липпин, он поклоняется другим богам, однако его ты не обвиняешь в богохульстве.

— Замолчи, отступник! — повысив голос, отошел от окна жрец и приблизился к стоявшему в середине комнаты Липпину. Учитель сделал неприметный шаг к окну.

— Слушай, верховный жрец, если вопросы веры решать копьями и каменьями, то не хватит песка пустыни засыпать людскую кровь. Я не заставляю верить в то, во что верю я. Я просто говорю о том, что знаю. Чего ж тут бояться? И зачем прибегать к таким острым аргументам, как имперские копья? — под конец уколол националистические чувства жреца Ис.