Наталья Володина - Яблоко для тролля

Братья бренчали на временно свободных от Долли гитарах и стучали по столу расписными ложками Манюни. Собачка Петровых тоненько выла в кухне. Сколоченный на скорую руку из отходов стройматериала ансамбль заиграл с азартом и довольно стройно.

Вдохновленная сопровождением, Долли запела. У меня открылся рот. Голос ее поднялся над нами и зазвучал откуда-то сверху сильно и нежно. И почему-то перестали казаться глупыми и жалкими канатные водопады Петровых, трепетные души свечей пришлись к месту, а торчащие на бритых головах уши братьев смотрелись таинственно и строго. Банальные физиономии однокурсников неожиданно обернулись лицами людей умных, печальных, бесконечно одиноких в развеселой пьяной толпе. И неважно было, что слова в песне чепуховые, а мелодия на копейку. Не важно вообще ничего. У Долли и правда оказался талант.

17

Мы прослушали, я думаю, весь репертуар наипопулярнейшего «Бергамота». Под занавес был подан величайший шлягер всех времен и народов «Бедная Лиза».

— Ой, что-то знакомое! Ленка, это же твоя песня! Только мелодия вроде другая, — встряла эрудированная Манюня. — А стихи точно твои.

— Твои? — развеселилась Долли. — Мы думали, народные. Фольклор, — ввернула она научное слово.

— Весь фольклор экспроприирован народом у своих лучших представителей. Сплошной плагиат, — ответила я.

— Значит, ты стихи пишешь?

— Пишет-пишет! — зашумели в зале. — Еще песни сочиняет и сказки.

— Писала, — поправила я, — по молодости. И по дурости. Теперь взрослая и умная.

— Пой! — приказала Долли, вручая мне гитару.

— Фиг, — отрезала я, демонстративно хватая со стола кусок чего-то крупного и поспешно пихая в рот.

— Почему?

— М-ням, — издала я.

— Да мы вам споем, споем! Мы песни ленкины наизусть помним, еще лучше нее, — обрадовались угодить сокурсники. Братья опять похватали гитары, Леня припал к контрабасу и пьяный хор взвыл:

Эта уличная мразьРазбрелась, куда попало.Скука плотно улегласьи висела, и стояла.

Где-то слабенькая грудьвыводила о хорошем.Из дворов глазела муть,и невкусно пахло прошлым.

Мяли землю каблуки,та визжала неприлично.Шли одни недуракиделовые, как обычно.

Я, один на всех дурак,в наглых птиц кидался хлебом.А на крыши влез синяки прикидывался небом.

Теперь уж Долли пришлось насладиться доброй половиной моего культурного наследия. Белорыжая зараза молча улыбалась, ехидно посматривая из троноподобного кресла. Я продолжала есть.

— Вот ты какая, — констатировала она по окончании псевдомузыкального экскурса в мое прошлое.

— Неправда. Я — ведущий конструктор нашего КБ, серьезная и высокооплачиваемая деловая дама.

— Что же ты конструируешь?

— То же, что и остальные здесь — унитазы для самолетов. Мой профиль — гидропланы.

— А мы сейчас разрабатываем секретную канализацию для бомбардировщика Б-20 Зандерболт, — похвастались немецкие братья. — Но это военная тайна.

— Надо же, — вежливо удивилась звезда. — Как-то мне в голову не приходило, что в бомбардировщиках нужна канализация.

— А как же! Захотел пилот пописать, что ему — дырку в полу дрелью вертеть? Баночка-то на вираже перевернуться может. А через дырку моча попадет на территорию врага и экологически загрязнит ее, неприятностей с зелеными не оберешься. Не-ет, без канализации никак, — разъяснили засекреченные братья.

Дама фыркнула:

— А бомбы, они территорию врага не загрязняют? А ты чем сейчас занимаешься? — обратилась она ко мне.

— Унитазирую самолет нового русского. У его тещи дача в Новых Лядах, там прудик, приземляться очень удобно. А летать не очень — у клиента кишечник слабый. Чтоб дискомфорта в воздухе не испытывать, он желает иметь возможность сходить прямо под себя. Делаю совмещенное унитазокресло.

А специалисты из сопутствующего цеха шьют соответствующие штаны.

— Интересная работа, — ответила воспитанная Долли. — Нужная людям. Хорошо платят?

— Не обижают.

— Почему тогда у вас в доме диван, стол, игрушки да голые стены? — перебила любопытная Жанна, изведшая визитами половину факультета. — Одна приличная картина, и та висит в сортире.

Представляете? Прихожу туда, в общем, руки помыть, гляжу — над унитазом море. Читаю: батюшки, Айвазовский! «Вид бухты Мариуполя с горы Константинополя. 1856 год». Выхожу, спрашиваю у Сергея Николаевича, это ленкин папа, подлинник? Да, говорит. Что ж тогда, возмущаюсь, он у вас в туалете, его в гостиную надо, на центральную голую стену. А он: «Здесь влажность соответствующая и нет попадания прямых солнечных лучей».

— Потому и стены голые, все в папину коллекцию вкладываем, — вздохнула я.

— Где коллекция-то? Один Айвазовский.

— Он коллекция и есть. Папа давно картины собирает, начал с Махалкина, местного гения. Подкопил денег — Махалкина продал, этюд Куинжи приобрел. И так далее. Теперь до Айвазовского дошел. Сейчас у него Рембрандт на примете, да средств пока не хватает.

Манюня, слегка встревоженная перерывом в культурной программе, решила подхватить тему живописи:

— Кстати! Наш Васюся неплохо рисует. Особенно ему тараканы удаются. Может, твой папа купит пару его картин?

— Вряд ли. Квартирка хрущевская, хранить негде. Поэтому у нас бывает только одна картина одновременно. А поменять Айвазовского на Васюсю папа не согласится.

Васюся, похваленный в присутствии заезжей звезды, нежно краснел и потел.

— Знаете, у нас весь выпуск такой подобрался талантливый: Андрюша шьет кукол, Жанна лобзиком по стеклу выпиливает, Анечка свистит иволгой, Бобровы лепят из пластилина, все, все ужасно одаренные! — трещала Манюня.

— Каким же талантом Господь одарил вас? — поинтересовалась Долли.

— Моя Манюня танцует на столе, — гордо возвестил Петров-муж.

— Попросим! Попросим! Степ! — взликовала стосковавшаяся по зрелищам толпа.

Толстая Манюня подвернула полы совмещенного с халатом вечернего платья и, кряхтя, закинула на стол полную ножку в модельной туфле. Взыграла музыка, завизжала Жанна, заухали, засвистели и заскакали инженеры. Круглая Манюня, топча свечи, лихо стучала каблуками по столу и трясла ажурной шалью. Белая Долли, путаясь в канатах, пьяной молью металась по гостиной. Веселье смяло, наконец, шаткую плотинку цивилизованности, бурно и мощно хлынуло в давно подготовленное Петровыми русло.