Юрий Леднев - Странный остров

Глава четвертая

ПРОБУЖДЕНИЕ

Ужас пробуждения с большого похмелья в чужом незнакомом месте хорошо известен тем, кто хоть раз напивался до потери памяти. Случаи эти подробно описаны в литературе.

Просыпаешься. Открываешь, нет, с трудом раздираешь тяжелые веки сначала одного глаза, затем другого и, хотя не сразу, видишь: все чужое, незнакомое — и стены, и потолок, да не только вся обстановка, но и твое самочувствие тоже чужое! И в нахлынувшем страхе никак не можешь вспомнить, каким образом попал в этот каменный мешок: то ли тебя бесчувственного, полумертвого приволокли сюда бандиты, то ли сам забрел? И что здесь: склеп, вытрезвитель, камера пыток, притон бродяг, а может, и дом приличных людей? Но с перепугу почему-то думаешь о самом худшем варианте.

Примерно таким было утреннее пробуждение и у Юрия, с теми же воображениями, представлениями и симптомами. Сначала он с нарастающим страхом долго глядел на изуродованный пулями потолок и стены, потом разглядывал спящих друзей, вслушиваясь в их дыхание — живы ли они, не связаны ли веревками, нет ли на них следов пыток? А когда неповоротливое, забитое похмельем сознание постепенно, с трудом, по обрывкам восстанавливало в памяти вчерашнюю картину кутежа, терзающий стыд и угрызение совести восстали в нем жестоким самобичеванием. И, как бывает в подобные моменты, последовало мужское твердое: больше никогда! Ни с кем! Ни рюмочки! Ни птичьего глотка!

«Ах, что бы сейчас сказала об этом противном кутеже милая женушка!»

Сердце поэта сразу заныло тоской по дому, семье, супруге. Выяснив, что он находится сейчас не в склепе, не в камере пыток и даже не в вытрезвителе, Юрий загорелся решимостью выбраться скорее домой с этого проклятого неизвестного острова. С этими мыслями поэт поднялся с постели и сразу же ощутил в голове адскую боль, будто из полушарий его мозга кто-то вытряс серое вещество, а вместо него голову набили железными опилками. Посидев немного на краю постели, превозмогая боль, он встал и вышел на улицу.

Утро было прекрасным!

Небо чистое, певуче звонкое, как детская песня. Утренний воздух ласкал лицо приятной свежестью. Природа дышала полнотой чудесной жизни!

В такое утро только бы и творить гениальные произведения! Из глубин души поэта рванулось было творческое вдохновение, но, отброшенное хмельной болью, оно робко уползло обратно, забившись от страха в неприметные тайники, понимая, что хозяину сейчас не до творчества, дай бог, как следует прогулять больную головушку на свежем морском воздухе. Начинался восход солнца, и золотая заря потянула Юрия к морю.

Момент восхода солнца над морем. Этот момент величия и красоты природы подвластен только кисти Айвазовского и перу Пушкина, но никак не нашей шариковой ручке; поэтому мы благоразумно поступим: не станем расписывать, как проснувшееся солнце подарило заре золотой румянец, как торжественно и величественно выкатывался из-за горизонта на небосклон солнечный диск, как он заливал природу теплым лучистым ливнем, как птичий хор шумно приветствовал его восход… Ах, если бы мы были гениальными!

Разумеется, картину восхода солнца мог отобразить сам поэт, но! Чудесный момент не отразился поэтической картиной в его, как мы уже сказали, пришибленной алкоголем душе, и муза Эрато, покровительница поэтов, сейчас горько рыдала, скорбно присев возле расседланного, печально понурившего голову Пегаса.

Зато вовсю ликовала богиня боли и страданий! Видимо, она-то и наслала в душу Юрия чувство тоски и одиночества вместо восторгов. А поскольку тоске необходима конкретная пища, то есть тема, поэтому Юрий опять затосковал о доме, дочери, супруге. Известно, что любовь сильней на расстоянии. Какая-то странная истина спрятана в этом: живут два родных близких человека рядом, ссорятся, сердятся друг на друга, а разлучи их — затоскуют, заплачут! Видимо, что далеко от человека, то и желаннее; что недоступнее, того и хочется. Еще Тютчев подметил это.

Так, размышляя о своем житье-бытье в родных пенатах, Юрий пришел к горестной мысли, что вел он себя в семье совсем не так, как должен себя вести ее глава, добрый отец, любящий муж. Как часто он был неправ перед Олей! Иногда грубо отвечал на ее справедливые упреки, бывал нечуток, когда она ждала от него нежностей, не хотел понимать ее вкусов и привязанностей. А дочь! Он, можно сказать, совсем мало занимался ее воспитанием, переложив эти заботы на мать и бабушку. Боже, какой же он, оказывается, глупец, дуб, бессердечное бревно!.. И Юрий почувствовал, как он покраснел. Пчелы раскаяния жгли его самолюбие…

Так дошел он до самой кручи и… остановился. Под кручей что-то шумело, поскрипывало, стучало. Казалось, там работает цех фабрики или портальный кран. Подойдя к кромке обрыва, он заглянул вниз. То, что Юрий увидел, заставило его отпрянуть. Сердце застучало в страхе. Даже хмельная боль и рассуждения о доме выскочили из головы.

Зрелище, открывшееся ему, было и впрямь ужасным. На всякий случай Юрий протер глаза: не мерещится ли это ему с похмелья. С похмелья, как известно, может привидеться и стая чертей, и кое-что похуже.

А увидел он вот что. Вдоль берега тянулась большая гряда. Она состояла из голых человеческих тел. Тела были расчленены, как туши на бойне. Отделенные от туловищей руки, ноги, головы, кровавые от лучей восходящего солнца, — такое зрелище могло свести с ума кого угодно. Но это еще не все. Возле кровавой груды работал кран. Он захватывал куски человечины и кидал их на широкую ленту транспортера. А та с жутким скрипом тащила страшную поклажу в чрево горного туннеля.

Юрия от такого вида замутило. Он кинулся бежать прочь от ужасного места. Ворвавшись в дом, где безмятежно спали его товарищи, он принялся их расталкивать:

— Вставайте! Вставайте! Там ужасные вещи! Там творится такое… такое…

Поэт впервые в жизни не нашел слова, чтобы определить, что все-таки творится там, на берегу. Вид его был настолько страшен, что два друга, несмотря на жесточайшее похмелье и желание поспать, вскочили с постелей. Через несколько минут они все вместе стояли на берегу и, глядя на адский конвейер, чувствовали, как у них от страха шевелятся волосы на голове.

Придя в себя от первого потрясения, друзья стали обсуждать открывшееся им ужасное явление, строить догадки. Было построено много разных версий.

Может, здесь, на удаленном от путей-дорог острове, правит «Синяя борода» XX века? И у него на службе состоит целая дивизия головорезов, таких, как Пат и Масси? Заманивают, вылавливают в океане терпящих бедствие людей, а потом их убивают. Съедают или пускают в продажу вместо говядины. Статистика говорит: 230 тысяч в год пропадает людей в океанах и морях бесследно. Ищут пропавших и не находят. Потом сваливают на Бермудский треугольник. Возможно, такая участь ожидает их самих? А может, здесь специально выводят сорт людей для питания кошечкам и собачкам богачей?