Софус Михаэлис - Небесный корабль

— Я понимаю, что слишком сильные впечатления ударили вам в голову.

— Моя голова совершенно здорова.

— … потому я и поместил вас в «одиночку». Мы всегда уединяемся здесь, когда нуждаемся в некотором охлаждении разгоряченного мозга.

— Мой головной мозг вовсе не нуждается в этом. Зато глаза очень нуждаются. Меня ослепило слишком яркое освещение вашей «Панорамы Земли», или как вы там называете ту картину. Я достаточно хладнокровен, чтобы учесть все ошибки. И вот, например, это, — он широким жестом указал на звезды, — вы, право, не можете предложить публике. Ваши звезды и чересчур крупны и вдобавок не мигают!

— Великий Озирис, не мигают! Неужели мне нужно еще объяснять вам, почему они не мигают?

— Если вы сами сознаете ошибку, то вам следует исправить ее прежде, чем показывать свои «картины» публике. Тут ведь дело не в колдовстве, насколько я знаю, а в механике.

— Да неужели вы все еще не поняли? Все еще не сообразили, где вы находитесь?

— Вы же не потрудились мне объяснить это. Но я не так глуп, чтобы не догадаться: вы решили использовать меня в качестве наивного зрителя, взятого прямо с улицы на одну из довольно неудачных, выражаясь мягко, репетиций сенсационной новинки вашего кинематографа.

— Репетиция! Кинематограф!

Эрколэ Сабенэ почувствовал, что рука Аванти ощупывает кисть его руки.

— Вам нет никакой надобности щупать мой пульс!

— Вы грезите? Или у вас разум помутился? Неужели вы в самом деле думаете, что находитесь в кинематографе?

— А где же еще? — сухо спросил Эрколэ Сабенэ, различая явное изумление на близко склонившемся к нему лице Аванти.

— Где же еще? О, наш милый «товарищ поневоле», пойманный нами в последнюю минуту! Способны вы уразуметь мои слова, или у вас все-таки произошло легкое сотрясение мозга? Разве вы потеряли способность видеть? Вы слышите мои слова? Вы на борту «Космополиса», на пути с Земли к планете Марс.

Эрколэ Сабенэ не нашелся сделать ничего другого, как только пролепетать по-детски:

— «Космополис»?… С земли… к планете Марс?… Значит, не в госпитале, а в сумасшедшем доме! Света! Света!

— Здесь нет другого освещения, кроме наружного, — спокойно ответил Аванти. — Я оставлю вас одного собраться с мыслями.

— Так вот почему вы называете это «одиночкой»! Но я не желаю здесь оставаться. Я хочу выйти! Слышите! Выпустите меня немедленно! Вы не имеете никакого права запирать меня. Я хочу выйти! Помогите! Или я выпрыгну в окно.

— Прыгайте, сколько угодно!

Эрколэ Сабенэ принялся колотить кулаками по направлению к звездам, но встретил сопротивление стекла, толщиной с фут.

— Помогите! Я хочу выйти! Сию же минуту проводите меня к выходу! Дайте свет! Я хочу выйти! Помогите!

В ответ зазвенел, как бой часов, голос Аванти:

— Да полно же вам! Вас ведь не слышит здесь никто, кроме звезд.

VI

Дезертиры

Эрколэ Сабенэ кричал и шумел в темноте, будто замотанный в клубке шерсти. Все звуки словно поглощались войлоком. Он был и оставался один. Наконец, он смолк и затих.

Всякий раз, как он вскидывал глаза, он видел перед собой в чудовищной прорехе мириады немигающих звезд. Он не мог отвести от них глаз; они холодными искрами вжигались в его сознание. И внезапно фантазер в нем одержал верх и выставил за дверь насмешливого скептика.

— Болван! — обратился он к самому себе. — Ты сроду не вел себя глупее. Никогда еще не встречался ты с таким огромным чудом и все-таки осмеливаешься питать свои трусливые и дрянные сомнения. Разве тебе уже случалось быть, как вот сейчас, кинутым в небесное пространство, подброшенным к звездам, подобно атому?.. И вместо того, чтобы сгорать от восторга, растворяться в благоговении, ты остаешься тем же ничтожным земным дьяволенком, каким всегда был, и пытаешься поднять все это на смех. Кинематограф?.. Это кощунство! Это хула на духа. На духа Космоса, мысли которого, как звезды, наполняют вселенское пространство. Постыдился бы хоть ради старой матери своей там, за Капитолием! Или хочешь быть хуже Фомы Неверного? На самое грандиозное, что могло приключиться с человеком, ты не можешь отозваться ничем, кроме жалких острот насчет световых эффектов и кинематографической сенсации. Плюнь себе самому в лицо. И пусть звезды поразят тебя слепотою, раз ты осмеливаешься сомневаться в их блеске. Ты разыгрываешь идиота более высокой марки, чем это дозволяет тебе полученное тобою образование, и притворяешься, будто не понимаешь, почему звезды не могут мигать. Эти немигающие звезды только лишнее доказательство того, что ты покинул Землю, которую ты и видел там наверху, окутанную живою атмосферою. Ты в безвоздушном пространстве. Неужели ты дойдешь до такой низости, что, заглянув в вечность, посмеешь отрицать то, что сам видел?

Скептик, обитавший в Эрколэ Сабенэ, получил столько изрядных пинков, что под конец лег пластом без движения. Зато фантазер разошелся вовсю. Он купался в звездном океане, кувыркался там. Он вновь переживал, только в тысячу крат сильнее, ту дрожь внезапности, застигнутости врасплох, какую испытывал еще дома, когда, отходя ко сну, внезапно тушил все свечи, распахивал ставни и впускал к себе в комнату беспощадно суровое, леденящее звездное небо.

Но всегда трепетный и словно затуманенный блеск звезд, видимых с Земли, здесь словно застыл в каком-то странном ужасе, в немигающей торжественности. Тысячеокий Аргус, не сморгнув, пристально смотрел на Эрколэ завораживающим змеиным взглядом вечности.

На Эрколэ Сабенэ вдруг напал приступ религиозно-фантастической потребности самоуничижения. Как верующий католик стелется во прахе перед алтарем, на котором курятся восковые свечи и горит золотом венчик на челе замкнутой в стеклянном киоте мадонны из шелку, воску и драгоценных каменьев, так его душа распростерлась сейчас перед этими мириадами немигающих огненных светил. Он склонялся перед чудом. Сама вечность незримыми руками вздымала звездную причастную чашу над его смиренно поникшей главой.

Он не знал, как долго длился экстаз, и не понимал, как это случилось, что он внезапно очутился в каком-то помещении более земного характера. Аванти привел его в кают-компанию и, только теперь спросив его имя и звание, звонко отрекомендовал его другим:

— Эрколэ Сабенэ, бывший лейтенант королевской итальянской армии, а ныне сверхштатный матрос команды небесного корабля «Космополис».

В узком, как-будто наглухо закупоренном помещении стоял блестящий белый стол без скатерти. Потолка и стен не было видно из-за декораций — высоких апельсинных деревьев, от золотистых плодов которых лился опаловый свет.