Борис Шейнин - В недрах планеты

— Задача, поставленная перед экспедицией, выполнена.

— В общем, да. Но дело в том, что мы не узнали, как далеко простирается этот барьер.

Таланин ставит на стол свою чашечку. Ставит чашечку и Егоров.

— Это узнает следующая экспедиция.

— Но дело в том, что можем узнать мы…

Егоров качает головой.

— Можем, — повторяет Таланин. Он подходит к табло. — Смотрите… По толщине обшивка корабля имеет почти десятикратный запас прочности. Потеря небольшого слоя ее совершенно не отразится на корабле.

— Ты предлагаешь двигаться в опасную зону?

— Да…

— А если оболочки не хватит на то, чтобы пройти барьер? Если он окажется слишком мощным?

— Вот тогда возвращаться. Но уже с представлением о барьере. Я составлю программу таким образом, чтобы корабль шел лишь до тех пор, пока утоньшение оболочки не достигнет критической величины… Если же нам удастся проскочить, то… — Таланин не заканчивает фразы…

Он смотрит на меня.

Чуть улыбаясь, смотрит на меня и Егоров.

— А что скажет медицина?

— Предложение Сергея Петровича заманчиво, но…

— Заманчиво? Замечательное предложение! — вырывается у Егорова. — Замечательное!

Он залпом выпивает свой кофе.

И вот идет атака на залежь.

Тревожно звучит сирена.

Сейчас кораблем управляет программное устройство — автоводитель. Но Таланину нет-нет да и хочется протянуть руку к рычагам управления.

Как гигантская огненная комета, движется объятый пламенем корабль.

На схеме, изображающей контур корабля, красной линией отмечен предельный размер, до которого может сокращаться оболочка.

Одна за другой вспыхивают цифры; 200… 195… 190…

Они подходят к красной линии.

А сирена воет и воет…

Этот звук еще долго стоит в ушах уже после того, как сирена смолкает и на пульте загораются зеленые лампочки.

Таланин останавливает корабль.

— Прошли!!!

Но отчего вокруг корабля все словно закипело — бурлит, клокочет? В корабле стоит монотонный гул. Мелкое дрожание его корпуса передается людям. Нас швыряет из стороны в сторону. Корабль попал в гипоцентр глубокофокусного землетрясения, в сферу сложных перемещений потоков энергии и вещества.

Егоров переводит экран видеоскопа на режим работы с увеличением. Становятся видными ромбические кристаллы оливина.

Еще больше степень увеличения.

Теперь весь экран заполняет только один кристалл. Как живой организм напрягает свои мускулы, сопротивляясь нахлынувшей на него силе. Идет схватка между энергией и веществом. Силы противников неравны. Чтобы подготовиться к новым боям, кристалл вынужден отступить; вместо ромбической он принимает более простую, кубическую форму.

Под влиянием давлений в недрах перестраиваются кристаллы вещества. Вот оно, объяснение многих геологических явлений! Ведь перестройка кристаллов всегда сопровождается либо выделением, либо поглощением энергии.

Егоров сжимает руками виски… На его лице жалкое подобие улыбки. Кончится ли когда-нибудь эта дьявольская пляска?

— Примите таблетки, Павел Дмитриевич.

— Федор, дорогой… Кругом такое, словно рвутся сотни бомб… Что могут сделать таблетки?…

Прошло еще несколько суток, прежде чем затихла буря в недрах и мы смогли спокойно собраться в салоне.

— В двух словах, друзья мои… — Это «в двух словах» Егорова звучит как возвращение к нашей обычной «мирной» жизни. — Мы все узнали о загадочном барьере… Мы провели исследования гораздо более полные, чем предусматривала программа экспедиции… Вот он, настоящий праздник!… Слышишь, Сережа?… Оставив меня, Егоров подходит к Таланину и трясет его за плечи.

— Чего же ты молчишь?

— Дело вот в чем… — произносит не сразу Таланин. — Назад нам не пройти. Над нами переместились массы вещества… Мощность барьера увеличилась в несколько раз…

Егоров переводит взгляд на табло… Контур оболочки почти совпадает с красной линией.

Начинающий летчик, чтобы пробиться к земле, ищет просвета в облаках… Так и мы в течение долгих недель пытались найти просвет в барьере, нависшем над нами, но всюду мы упирались в его невидимый панцирь… Земля захватила нас в свой огненный плен. Что же делать? Мы обдумывали десятки вариантов, но выхода из создавшегося положения не находили. Мы вывели через камеры двигателя и взорвали за кораблем бомбу. Но надежд, что на Земле примут сигнал, посланный с такой глубины, почти не было. Отыщут ли нас в бурлящей бездне планеты?!

Говорят, что к опасностям можно привыкнуть… И в наполненной газом пещере, когда корабль остановился, и тогда, когда корабль очутился в огненном мешке активных радикалов, ни у кого из нас не возникало сомнения в благополучном исходе экспедиции. Так не задумывается об опасности пилот в ночном полете, потеряв ощущение земли и неба, целиком доверяя себя приборам.

Доверяя себя кораблю, мы оставались хозяевами удивительно совершенной машины.

Но теперь… Мы вдруг стали его пассажирами.

Это чувство пришло внезапно, хотя никто из нас никогда бы в нем не признался.

Я смотрю на Егорова. В последние дни он буквально не выпускает из рук свои дневники. Вот она, «работа мысли в одном направлении»…

Замер светлячок в прозрачном глобусе…

Мы лежим на своих койках, утомленные, небритые.

— Я не допускаю, — откладывая наконец дневник, говорит Егоров, — чтобы барьер опоясывал весь земной шар. В нем должны быть просветы.

— Мы их искали… — отвечает Таланин. глядя на глобус.

— В том-то и дело, что не искали. В двух словах: тычемся, как слепые котята, да и все.

— Товарищи! — Я пробую приподняться на койке. — Случай с нами наглядно показал, что вещество барьера перемещается…

— Уж куда наглядней… — мрачно шутит Таланин.

— …Но если перемещение однажды привело к утолщению барьера, не расчистит ли оно его в следующий раз?

— А мы — сидеть и ждать? — вскакивает с постели Егоров. — Скажу в двух словах: просто глупо сидеть так, сложа руки.

— Не просто, — качает головой Таланин.

— Мы не имеем ни малейшего представления о цикличности процесса. То, о чем вы говорите, может произойти завтра, а может — и через тысячу лет.

— Вот это уже конкретно.

Но Егоров не слышит злой реплики Таланина.

— Мы пленники Земли? Согласен. Но сдаваться рано. Мы живы. Жив корабль. Он может двигаться практически бесконечно!

— Что же ты предлагаешь?

— Ложиться и умирать? К черту! — кричит Егоров. — К черту! Подъем!

Глядя на разъяренного Егорова, мы поднимаемся с коек.