Фредерик Пол - Рифы космоса (трилогия)

— Но это лишь полоска металла, Стивен!

— Самая прочная броневая сталь в мире! А внутри — обезглавливающий снаряд, подключенный к водородной ячейке. Энергии хватит лет на сто. Но я не могу столько ждать. Кроме того, воротник предохранен от попыток повредить его или вскрыть. Стоит лишь попытаться перепилить его… или хотя бы открыть замок… да даже если я достану ключ, но поверну его не в ту сторону — заряд прикончит меня на месте. Вы видели, как он срабатывает, мисс Криири? Я видел.

Донна вздрогнула.

— На вашем месте я бы убежала.

— Далеко бы вы не ушли. К тому же волны радара бегут быстрее. Да даже если бы вам и удалось удрать куда-нибудь к Ледяным Мирам или на орбитальную станцию Меркурия… На этот случай в воротнике есть реле времени. Периодически его нужно переключать специальным устройством, когда наступает крайний срок. Но случается это не позже, чем через год.

— Тогда его нужно снять, — мудро заметила Донна.

Он расхохотался.

— Не смейтесь, Стивен. В конце концов, Рону Донвуду это удалось.

— Донвуд? Что вы знаете о нем?

— О, совсем немного. Я видела его, когда была еще совсем ребенком… Помню кольцо на шее, а потом… увидела снова, но уже без кольца.

Он смотрел на нее, не отрываясь.

— Так вы видели Донвуда…

Вдруг в дверь постучали. Райленд вздрогнул от неожиданности.

— Мисс Криири! Планирующий послал за этим опом!

— Вам нужно идти, Стивен, — мягко сказала девушка.

Она что-то прошептала, и один из металлических голубей взлетел с ее плеча, описал круг, не спуская рубиновых глаз с Райленда, тронул на лету дверь, которая тут же беззвучно отворилась.

— Будьте осторожны, — негромко посоветовала Донна. — И не особенно огорчайтесь из-за Анжелы.

— Хорошо, — пробормотал Райленд, направляясь к двери, где офицер, ощетинившийся рогами антенн, уже поджидал его со злорадным выражением на гранитной физиономии. Лишь когда за ним затворилась дверь, он вспомнил, что ни разу не упоминал имени предавшей его девушки — Анжелы Цвик.

Райленд привык всю жизнь находиться под наблюдением Планирующего. Мужественное, доброжелательное лицо смотрело на него со стереоплакатов в комнатах родительского дома, в казармах Технокорпуса, в школьных классах, на любом перекрестке, в любой лаборатории, любом здании, где ему приходилось работать. Он знал это лицо лучше, чем лицо собственного отца. Как, впрочем, и любой другой житель Земли и планет.

И вот Планирующий сидит перед ним за массивным письменным столом в кресле из воздушных подушек, погруженный в чтение разложенных на столе бумаг.

Испытывая крайнюю неловкость и смущение, Райленд терпеливо ждал.

Сходства между Планирующим и его дочерью заметно не было. Она — черноволосая, привлекательная, с лицом невинного ребенка. Он — угловатый, с львиными чертами лица и седыми волосами, коротко остриженными на манер шлема. На спинке громадного кресла застыл серо-стальной ястреб. Это не было украшением — металлические веки медленно приподнялись, горящие гранатовые глаза уперлись в Райленда.

Наконец, Планирующий поднял голову и улыбнулся.

— Сынок, ты не привык регистрироваться?

Голос у него был бархатным, но Стив вздрогнул.

— Простите, сэр, — пробормотал он и поспешил к облицованному золотыми пластинками телетайпу.

Кодовая дощечка на панели аппарата гласила: «Номер один».

Планирующий снова улыбнулся.

— Итак, ты — Стивен Райленд. Мы встречались с тобой, но ты этого не помнишь.

Райленд остолбенел.

— Простите, сэр?

— Это было очень давно, сынок, — задумчиво сказал Планирующий. — Я пришел к вам домой. Ты был совсем ребенком. Не удивляйся. Понимаешь, я был знаком с твоим отцом.

Райленд покачнулся — громадная сфера вагона достигла максимум скорости. Но голова его закружилась не поэтому, и даже не потому, что он не ел целый день. Причиной были слова седого человека.

— Сэр, родители никогда не упоминали о чем-либо подобном. Наверняка, они были бы горды…

Планирующий громко рассмеялся.

— Как видишь, сынок, ты многого не знаешь о родителях! Они вовсе не гордились знакомством со мной. Наоборот — им было стыдно. Видишь ли, твой отец ненавидел меня, очень ненавидел… — Улыбка с его лица медленно испарилась, голос приобрел скрежещущий оттенок. — Твой отец был врагом Плана!

Пол снова покачнулся под ногами Райленда.

— Сэр, мне ничего не известно об отце, он исчез, когда я был маленьким. И мать ничего не рассказывала об этом.

— Еще бы, — свирепо процедил Планирующий. — Она была очень опасная женщина. И очень неглупая. Нужно признать, твои родители были умными людьми. Что же случилось с тобой, а?

— Сэр?

Райленд не знал, что сказать. Он совсем запутался.

— Как ты попал в опасники? — проскрежетал Планирующий. — Не стоило тебе пытаться перехитрить План!

Ты совершил глупость!

Райленд глубоко вздохнул. А вдруг…

— Сэр, позвольте объяснить. — начал он. — У меня и в мыслях не было идти против Плана. По доносу одной девушки Машина классифицировала меня как опасника, но я думаю, что это было ошибкой…

— Ты сомневаешься в правильности решений Машины?

— Вы не поняли, сэр. Не Машины, а информации, которая…

— Перестань! — взорвался Планирующий. — Не усугубляй своего положения. Ты — сын своего отца. И должен помнить, что все, что ты делаешь, попадает под подозрение уже только поэтому.

Повисло тягостное молчание. Вагон, чуть покачиваясь, несся вперед, началась вторая половина пути — уже против силы тяготения.

— Сэр, правильно ли я вас понял? — возмутился вдруг Райленд. — Машина посчитала меня опасником только потому, что мой отец еще до моего рождения совершил нечто против Плана? Так, по-вашему? Но это несправедливо! Это…

— Несправедливо? — проревел Планирующий. Ястреб приоткрыл глаза, тревожно завертелся на своем насесте, — Что это за слово? Справедливость, свобода, демократия… Эти слова часто повторял твой отец, они впитались в твою кровь. Но они ничего не значат! Какое отношение имеет справедливость к 750 калориям в день?

Райленд молчал.

— Справедливость изжила себя, ей крышка! Ее больше нет! Ты знаешь, чем занимались твои благородные предки, сынок? Они добывали эти самые справедливость и демократию из природных запасов мира. Выискивали, истощали, как фермер истощал свое поле: двадцать колосьев пшеницы — и нет фута почвы. Чернозема больше не существует! И вместе с ним исчезли справедливость и демократия. Мир стал замкнутой системой. У нас мало что осталось, сынок!