Ларри Нивен - Молот Люцифера

ВЫРУБАЙТЕ ЭЛЕКТРОСЕТЬ!

Больницы и подобные им учреждения предупреждены, что

им следует принять соответствующие меры предосторожности.

В ясный день видно далеко. Отсюда, с верхнего этажа административного здания ядерного комплекса «Сан-Иоаквин», главному инженеру Барри Прайсу было отлично видно огромное, похожее на ромбовидное блюдце, пространство, которое когда-нибудь станет морем, а пока являлось калифорнийским сельскохозяйственным центром. Долина Сан-Иоаквин протянулась отсюда на двести миль к северу и на пятьдесят — к югу. На низком холме, на двадцать футов поднимавшемся над совершенно плоской долиной, возвышался незаконченный ядерный комплекс. Этот холм был самой высокой точкой во всей видимой отсюда местности.

Даже в эти утренние часы была заметна суматоха деловой активности. Строительные бригады работали в три смены, они работали по ночам, по субботам и воскресеньям и, будь на то воля Барри Прайса, они работали бы на Рождество и на Новый год. Совсем недавно закончен реактор N1 и сделан неплохой зачин для N2. Начато рытье котлованов для номеров 3 и 4… Но все идет не так, как надо. Номер 2 закончен, но законники запустить его не разрешают.

Его письменный стол завален бумагами. Волосы Прайса всегда очень короткие, узкие усы щеголевато подстрижены. Одет он почти всегда в то, что его бывшая жена называла инженерной униформой: брюки — цвета хаки, рубаха с эполетами — цвета хаки, туристская куртка, тоже с эполетами, — опять же цвета хаки; на поясе болтается микрокалькулятор (когда волосы Прайса были еще сплошь темными, это выполнялось не всегда), в нагрудных кармашках — карандаши. А в специальном кармане куртки — неизменный блокнот. Когда приходилось (теперь все чаще) присутствовать на судебных заседаниях или служебных разборах, устраиваемых мэром Лос-Анджелеса и его советниками по энергетике и охране окружающей среды, давать показания перед Конгрессом, комиссией по ядерной промышленности или комиссией по соблюдению государственного законодательства, Прайс очень неохотно одевал серый фланелевый костюм и галстук. Но возвратясь в родные пенаты, он тут же радостно облачался в свое боевое одеяние — и будь он проклят, если станет переодеваться ради каких-то посетителей.

Кофейная чашка была уже совершенно пуста, поэтому последняя отговорка отпадала. Он включил интерком:

— Долорес, я уже готов принять пожарников.

— Их еще нет, — сказала Долорес.

Передышка. Хоть ненадолго. Ненавидя то, чем вынужден заниматься, он снова занялся бумагами, пробормотав про себя: я инженер, черт возьми. Если бы я хотел тратить все свободное время на официальные бумаги или на суды, я стал бы юристом. Или профессиональным преступником.

По нарастающей — сожаление, что он взялся за эту работу. Он специалист по энергетике, причем чертовски хороший специалист. Это он доказал, став самым молодым главным инженером пенсильванского завода Эдисона. А также руководя Милфордовским ядерным комплексом, добившись максимальной эффективности и рекордного для всей страны уровня безопасности. Он сам стремился получить свою нынешнюю должность, хотел, чтобы ему поручили «Сан-Иоаквин», и заполучил его — великолепный комплекс, четыре тысячи мегаватт электроэнергии, когда проект будет завершен. Но он профессионал в том, чтобы строить и руководить, а не давать объяснения. Он хорошо знает, как иметь дело с техникой. А также с конструкторами, со строителями, монтажниками силовых линий и электриками. Его энтузиазм в области всего, что относится к ядерной энергетике, передавался тем, с кем он работал. И что из этого получилось? — подумал он. Теперь я все свое время трачу на эти бумаги.

Вошла Долорес. В руках — более чем важные, весьма настойчивые документы, на которые необходимо отреагировать. Все они касаются отчетности и все исходят от людей достаточно высокопоставленных, чтобы отрывать от работы главного инженера. Он глянул на кипу документов и памятных записок, положенных Долорес в ящик для входящей документации.

— Смотри-ка, — сказал он. — И ведь каждая бумажка здесь — дело рук политиканов.

Долорес подмигнула:

— Иллегитими нон кардорундум.

Барри подмигнул в ответ:

— Все не так просто. Пообедаем?

— Конечно.

В ее быстрой улыбке промелькнуло недвусмысленное обещание. Его охватило возбуждение. Барри Прайс спит со своей секретаршей! Полагаю, подумал он, что узнай об этом наверху, весь департамент, пожалуй, перевернулся бы вверх дном. Ну и черт с ним. Мир обрушился на него. Здание загудело от слабой вибрации турбин — ощущение, порождаемое мегаваттами, вливающимися в сеть электроснабжения, мегаваттами, насыщающими Лос-Анджелес и его индустрию.

На самом же деле ничего этого не было. Турбины в прямоугольном здании внизу, под ним, были прекрасными машинами, вершиной человеческой изобретательности. Чудо инженерии, весящее сотни тонн и сбалансированное до микрограммов, способное вращаться с фантастической скоростью и при этом совсем не вибрировать… Почему же люди никак не могут осознать это, почему не всем дано понять красоту замечательных машин? Великолепие машин?

— Приободритесь, — сказала Долорес, как бы прочитав его мысли. — Бригады работают. Может быть, как раз сейчас заканчивают.

— Ну разве не стоило бы заявить об этом широкой публике? — произнес Барри. — Нет, пожалуй, все же не стоит. Чем меньше о нас сообщают, тем лучше для нас. Все здесь шиворот-навыворот.

Долорес кивнула и подошла к окну. Взгляд ее перенесся через долину Сан-Иоаквин по направлению к Темблор Рэйндж, в тридцати милях отсюда. — В ближайшие дни…

— Да, — мысль об этом радовала. Южная Калифорния должна быть обеспечена электроэнергией. А с истощением запасов природного газа остаются только две возможности — либо уголь, либо ядерная энергия. Но сжигая уголь, взамен получаешь дым, туман и смог. «У нас лишь один путь, — говорил Барри. — И каждый раз, когда мы получаем ассигнования или когда раздается голос в нашу поддержку — это выигрыш. Сообщения о наших успехах должны получать все законники и политиканы». Он знал, что проповедь эта бесполезна для верующих в иных богов, но она помогала ему разговаривать с теми, кто мог бы испытывать к проекту симпатию. С понимающими.

На его столе загорелась лампочка и Долорес, вспыхнув на прощание с улыбкой, поспешила к двери — приветствовать очередную делегацию. Барри собрал свои силы: еще один долгий и трудный день.

Лос-Анджелес, суматошные утренние часы. Машины движутся беспрерывными потоками. Несмотря на Санту-Анну, дувшую прошедшей ночью, — легкий смог и запах выхлопных газов. С побережья — клочья тумана, рассеивающиеся под порывами теплого ветра, дувшего с материка. В эти суматошные утренние часы дороги обычно переполнены — но вовсе не бестолковыми водителями. Большинство ездят одним и тем же маршрутом в одно и то же время каждое утро. В них уже заложена программа. Вот полюбуйтесь: машины подъезжают, строго соблюдая заведенный порядок, и отъезжают точно в соответствии с этим порядком.