Ирина Адронати - Марш экклезиастов

Вместе их держали недолго. По одному, по два, по три человека их продавали местным фермерам, строителям — в общем, хозяевам. Очередной изгиб Толиковой памяти заставлял называть их бауэрами — тоже, видимо, читал что-то в детстве. Запугивать рабов не пришлось: сгорбленные плечи, обвисшие длинные натруженные руки, въевшаяся в кожу земля, обесцветившая глаза покорность удостоверяли личность для вербовщиков куда лучше, чем навеки пропавшие паспорта. Толику хватило ума скрыть от хозяев и высшее образование, и способность худо-бедно ориентироваться в словах незнакомого, но всё же романского языка.

Рассказывать о своей жизни в рабстве Толик не стал. Начал было, но в горле опять заклокотало, руки мелко задрожали, и после паузы он коротко объяснил, что про Барселонский Конгресс прочитал в газете, которая просто валялась на стройплощадке. Занесло ветром. Да, он умеет читать и по-португальски, и по-испански, говорить — нет, а читать — вполне. И тогда он просто взял и пошёл в Барселону. Почему он знал, что найдет здесь Николая Степановича? Просто знал. Что-то тогда подслушал нечаянно на даче, фамилия знакомая в заметке попалась… Да и не нашёл если бы, то хуже бы не было… Он шёл пешком и ехал на попутках. Это оказалось легко. Много легче, чем решиться на такое.

Вот и всё. Он здесь.

— Да-а… — протянул Николай Степанович. — Какие будут соображения, народ?

— Какие тут могут быть соображения! — возмутилась Аннушка. — Никаких тут не может быть других соображений!

— Не надо думать, надо трясти, — покивал согласно Николай Степанович. — Даю вводную. В Испании действующих румов нет. Ближайшие — под Лиссабоном, в Марселе и в Касабланке. Через границу, даже эту несерьёзную, без паспорта — рискованно…

— Команди-ир!.. — укоризненно протянул Армен.

— Я знаю, и в крайнем случае так и поступим. Но крайний случай ещё не наступил. Я предлагаю вызвать Илью, и он через цыган всё организует. А?

— Можно и без Ильи, — сказал Армен. — Мы с Костей…

— Можно, — согласился Николай Степанович. — Но Илья это сделает надёжнее. Теперь: надо будет Толика на эти дни, пока Илья не прилетел, где-то разместить. Вот это ты и организуешь, хорошо? Потому что в этой гостинице без паспорта…

— Ага… — Армен задумался. — Ага… Понял. Есть пара вариантов, прокачаю. Не проблема.

— Отлично, — сказал Николай Степанович. — Детали обсудим после. Идиятулла, по-моему, вы спите.

— А? — очнулся Толик. — Разве?..

— Армен, отведи его к себе, дай помыться с дороги — и в койку. Будем считать, что сегодняшний день по этому делу мы распланировали. А завтра…

— Илье вы сами позвоните?

— Да, сам. Что?

Рядом стоял Шаддам.

— Николай Степанович, Нойда вернулась. В ошейнике записка…

Лист бумаги, неровно выдранный из ежедневника. И — мелкими готическими буквами!..

Отто, ну почему вы не пишете рунами? — Тогда мне не сослаться на дурной почерк…

«Дорогой Николас! События крайней важности требуют нашей немедленной встречи. Жду вас как можно скорее — сегодня, разумеется — по адресу …» — и вот тут уж точно неразборчиво, потому что Отто испанское название изобразил стандартной латиницей. Carders, что ли? Или просто carrer, что значит «улица», или вообще c. Argenteria…

Ладно, не страшно, Нойда покажет дорогу.

Да нет, можно проще. В номере лежит подробная карта города. Сейчас всё поймём…

— Командир, — Костя поднял палец. — Можно мысль скажу?

— Угм.

— А может, мы усложняем? Есть яхта Якова Вилимовича. Грузимся на неё всем табором и отплываем. Богатую яхту если и будут досматривать, то так, мельком. Так что нашего друга мы прикроем вуалью — и вуаля.

— Не исключено, что всё так и получится, — терпеливо сказал Николай Степанович. — Хотя сейчас, после тех взрывов, и погранцы, и жандармерия залиты скипидаром под пробку. И как они будут досматривать яхту, я не знаю. Тут бостонского приятеля моего, безногого инвалида, при каждой посадке в самолёт раздевали догола — шесть раз подряд… Очень свободный и насмерть перепуганный мир. А вы хотите, чтобы яхту, битком набитую русскими бандитами…

— Почему бандитами?

— Потому что они нас так видят. И с этим следует считаться…

Николай Степанович вдруг резко выдохнул, даже кашлянул. По позвоночнику продёрнуло морозцем: чувство близкой опасности проснулось внезапно — и было долгожданно и желанно, как порыв ветра в бесконечно долгий душный, затхлый и тусклый день.

— Командир, ну вы шаман!..

От стойки портье к дверям ресторана шли двое. Они были видны пока только через двойную прозрачную стену-аквариум, где плавали маленькие декоративные акулы. Рядом с акулами эти двое смотрелись особенно уместно. Их было не спутать ни с кем: одинаковые (ну, почти одинаковые: всё-таки один был просто брит наголо, а другой — стрижен под ёжик) круглые головы с прижатыми ушами, одинаковые солнцезащитные очки по двадцать пять долларов пара, купленные ими со скидкой за восемьсот, шеи толщиной в ляжку и цепи толщиной в руку, расстегнутые до пупа рубашки, колышущиеся животики и вообще низкий центр тяжести, обеспечивающий непотопляемость — в общем, явные и безоговорочные соотечественники… Николай Степанович уловил испуг, брызнувший от Толика, и ободряюще кивнул ему.

Впрочем, он ещё не решил, что будет делать. Снова накатывала апатия…

Было без четверти одиннадцать.

Говорят, что бандиты не имеют национальности. Именно поэтому знаменитая «русская мафия» состоит прежде всего из чечен, хохлов, чухны, армян, азерботов, цыган, жидов и грузин — и нормальному русскому человеку сделать в ней карьеру трудно, почти невозможно, затирают. Взять, к примеру, Шпака и Шандыбу — им уже по тридцать семь, не мальчики, а всё ходят в быках, — а вот бригадиром у них Ираклий, а над Ираклием стоит Муса. Вопросы есть? Вопросов нет. Русофобия (Шпак слово просто помнил, а Шандыба ещё и знал, что оно означает).

И даже не в деньгах дело, хотя и в деньгах тоже. Но перед пацанами неловко, домой хоть не показывайся. Да и свои пацаны-девчонки уже подрастают. И начинается. А почему, папочка?.. (Типа, почему это он тебе приказывает, и ты среди ночи куда-то несёшься?) Приходится выкручиваться, даже врать иногда. Последнее дело — детишкам врать. А что делать?

В этот раз, правда, и не торопились, и вообще расслабон полный получился. Беглый таджик, можно сказать, большими буквами на стене написал, где его искать. В смысле, остался кусок газеты, в котором он от усердия головкой спички наподчёркивал всё: и город, и название отеля, и дату. Вот они туда сразу и рванули, зная почти наверняка, что успеют раньше.

Четыре дня они просто сидели в арендованном катере и в толстый бинокль пялились на нужный отель. И, когда появился таджик, причалили к пляжу и пошли таджика брать. По опыту они знали: это совсем просто. Умный Шандыба говорил, что они даже испытывают облегчение, когда их берут. Потому что не приспособлены к свободе — и в этом смысле они даже не люди. Вот мы с тобой люди, любил он рассуждать под хороший вискарь со льдом (пил он мало, но когда пил, всегда рассуждал), потому что необходимость свободы нами осознанна и выстрадана, мы с тобой как древние греки-эллины, понимаешь? — а вот все эти — они варвары и потому самой природой предназначены нам в рабы. Шпаку ничего не оставалось, как соглашаться. Кто же в здравом уме не станет считать себя эллином?