Кир Булычев - Операция «Гадюка»

— Ты завтра когда кончаешь работу?

— Гарик, что-нибудь случилось? Скажи честно! Какие-то неприятности? Может, надо к тебе приехать?

— Честная земная девушка не ездит ночью к космическим уродам.

— Я не честная. Я за тебя отвечаю.

— Может, ты тоже гость из космоса?

— Нет, я в тебя влюблена — и это катастрофа.

— Ты не ответила, когда ты завтра кончаешь работу?

— Тебя это не касается. У меня свидание.

— У тебя свидание со мной.

— Ладно, пускай с тобой, — быстро согласилась Катрин. — Но сначала позвони Крогиусу.

Я позвонил Крогиусу и успокоил его.

Потом лег спать и старался не думать о госте и тайне моего рождения. Это меня не касается. Я не любитель фантастики. А вот кофе дома не осталось — придется с утра сбегать на угол в палатку.

— Мне приснился странный сон, — сообщил я Катрин, когда мы сидели на террасе кафе в «Сокольниках» и пили почти настоящий капуччино. В трех метрах от нас хлестал неожиданный дождь, от которого мы еле успели скрыться на этой террасе. Сразу стало прохладно, почти холодно, но зато мы здесь были одни.

— Наконец-то мы переходим в область снов и видений, — сказала Катрин. Она была задумчива, рассеянна и слушала мою исповедь без ожидаемого изумления. Я сказал:

— Честно говоря, не знаю, показалось мне все это… странно, если показалось. Уж очень подробно я помню все, о чем мы с ним говорили. И когда мы расстались, я поглядел на часы. Прошло больше часа. Что ты думаешь?

— Это очень похоже на фантастическую правду, — сказала Катрин. — Знаешь, на ту правду, которая порождена трезвым сознанием. Без логических провалов. А тебя в самом деле нашли в горящем лесу?

— Я думал, что рассказывал тебе об этом.

— Как видишь, упустил. И я не спросила.

— Принести еще кофе?

— Давай.

Я принес две чашечки и поставил на стол.

— Что же мне теперь делать? — спросил я.

— Наверное, ничего, — сказала Катрин. — А может быть, ждать, не вернется ли он снова?

— Он может вернуться?

— Одно время мне снился один и тот же сон, правда, с вариациями, раз сто. Он мне так надоел, что я боялась идти спать.

— И о чем был сон?

Катрин задумалась. Я видел, как в ней борется желание поведать мне правду или, воспользовавшись случаем, удариться в какую-то выдумку.

— Сон был о том, — решилась она наконец, — как мы с тобой расстаемся. По моей вине.

— Вот это уже интересно.

— Но в отличие от твоего сна мой — чистая правда.

— Мой сон тоже был чистой правдой.

— Неужели не понимаешь, что твое подсознание боролось с невозможностью объяснить с помощью Дарвина и Тимирязева некоторые свойства твоего организма?

— Значит, свойства существуют?

— Разумеется.

— Это уже шаг вперед. А может, допустить, что я космический подкидыш?

— Есть такая версия, — спокойно ответила Катрин.

Я готов был ее разорвать — еще не хватало, чтобы и она оказалась пришельцем, готовым утащить меня с Земли.

— Не думай, что я — космический странник, — сказала Катрин. — Но сейчас я тебе расскажу мой сон и боюсь, что ты повернешься и уйдешь. А мне этого не хочется.

— Тогда не рассказывай.

— Я должна. Я обязана.

— Ну ладно, Катюша, если тебе не хочется.

— Сон такой: я работаю в Институте экспертизы.

— Нашла чем удивить!

— Но ты ни разу не удосужился спросить, чем мы занимаемся.

— Я знаю. Теорией криминалистики.

— Лучше бы спросил, чем гадать.

— Это секретная фирма.

— Настолько, насколько идиотов не пускают внутрь, чтобы они не сломали ценные часики.

— Значит, тебе рекомендовали познакомиться с космическим уродом? — догадался я. И мне стало грустно. Лучше бы я улетел.

— Рекомендовали, — сказала Катрин.

Чего ей стоило промолчать!

— Больше можешь ничего не говорить, — сказал я.

Катрин не стала возражать. Она смотрела на дождь, а я видел ее четкий профиль. Мне было видно, как блестят ее глаза, словно она собиралась разреветься.

— С моей склонностью к анализу… — начал я.

— С твоей чертовой склонностью все препарировать, словно перед тобой не люди, а бабочки!

— На этот раз в роли бабочки выступаю я. И мне, признаюсь, грустно. Потому что, если бы на твоем месте сидел некий гражданин Кошкин, я бы повернулся, ушел и забыл бы о Кошкине. А ты меня обидела.

— Честное слово, Гарик, я и не подозревала, что из этого выйдет. И если ты постараешься потерпеть немного, я расскажу тебе то, что знаю сама. Может, этого недостаточно, но по крайней мере ты будешь знать, какая роль в этом отведена мне.

— Господи, — сказал я, — капуччино здесь без сахара!

— А ты размешай.

— Не выношу капуччино.

— Тогда закажи себе водки.

— Ты лучше расскажи мне. Если это, конечно, сон.

— Конечно, сон! — Катрин облегченно улыбнулась. Больше всего на свете она боялась, когда я терял чувство юмора. Это было событием редким, но катастрофическим.

— Не тяни, я умираю, так хочу узнать, что вы обо мне знаете. То же, что мой гость? Или меньше?

— Ни черта мы о тебе не знаем! — призналась Катрин. — А как ты думаешь, дождик кончается?

Уголки ее полных розовых губ дрогнули.

— Только договорились — без слез, — сказал я. — Меня ведь обижает не то, что за мной кто-то наблюдает. За Пушкиным тоже наблюдало Третье отделение. Мне обидно, что некто изображает при этом нежные чувства и целуется со мной в подъезде, что я считаю более высоким проявлением любви, чем краткое свидание в квартире подруги Нелли.

— У меня нет подруги Нелли, — возразила Катрин.

— Тогда расскажи мне о подруге, которая велела тебе изображать чувства к отвратительному тебе существу!

— Ну, честное слово, честное-пречестное слово, я к тебе так отношусь… так отношусь, что ты просто глупый идиот, который не хочет ничего замечать! Если бы ты сказал, чтобы я поехала с тобой к подруге Нелли…

— Только не перегибай палку. Опошлить можно все, включая чувства. А склеить уже ничего нельзя. Так что, поплакав над черепками, расскажем жертве о тех ловушках, в которые она угодила.

— О каких ловушках?

— О твоих прекрасных синих глазах и твоих тонких щиколотках, о твоей высокой груди и очень красивых ушах…

— Гарик, мне нельзя этого рассказывать. Я нарушаю правила.

— Тогда не рассказывай.