Санитарный день - Екатерина Витальевна Белецкая
— Отвяжись, — поморщился Ари. — Нет, он не рассказывал. Да я и не спрашивал. Работа… ничего, не переживай, я что-нибудь придумаю.
— Ну-ну, — Ит покачал головой. — Придумывай поскорее, а то у нас уже руки отваливаются, по десять часов каждый день впахивать, чтобы обеспечивать всех.
— Не переводи тему, — усмехнулся Ари. — В жизни не поверю, что вы, глядя на неё, ничего не…
— Да. Мы «ничего не», — ответил Ит. — К тому же, если ты помнишь, она — потенциально наш учитель. О каких «ничего не» можно в данном случае в принципе говорить?
Ари задумался. Покачал головой.
— Сигнатура изменилась, — сказал он. — Обстоятельства тоже. Вы изменились, да и я, следует признать очевидное. Стоит ли мыслить категориями старой сигнатуры, когда мы находимся в новой?
— Кстати, а сам ты, между прочим… как бы сказать… — начал Ит, но Ариан его перебил:
— Не с кем, — ответил он. — Пока не с кем. Но, поверь, если будет, я не стану играть в монаха, как это делаете вы. Глупо, повторю. Это просто глупо. Не использовать такую возможность, пока мы все…
— Мы все — что? — нахмурился Ит.
— Как минимум, живы, — Ари вздохнул.
— Неужели у тебя на Тингле никого не было? — не выдержал Ит.
— А вот это не твоё дело, — в голосе Ари вдруг послышались нотки, от которых Иту стало не по себе — потому что сейчас с ним говорил уже не молодой Ари, а старик, Бард, которого вернул на этот свет Ри, и который, кажется, очень долго ждал — момента. — Про Тингл тут говорю только я, запомни. Говорю то, что сочту нужным, и когда сочту нужным. Всё, разговор окончен. Я тебя услышал.
— Я тебя тоже, — ответил Ит.
* * *
Место им досталось замечательное — в уголке, возле окна, стоял диванчик, кресло, и круглый стоик, в самый раз на троих. Скрипач сходил к бару, заказал пиво и картошки на закуску, чисто символически, потому что все они уже поужинали, и есть не хотелось. Народу в баре было немного, это и понятно — день будний, завтра всем на работу, какие уж тут развлечения. Поэтому и картошку, и пиво принесли быстро, и вскоре они остались втроем. Они, столик, пиво, картошка, и туманная весна за окном.
— Слушайте, я вот всё никак не могу понять, покинули мы сигнатуру, или нет, — сказала Лийга. — Шестой год пошел, а ничего не происходит. Вообще ничего. С одной стороны, вроде бы мы не могли этого сделать, от Стрелка сбежать невозможно, но с другой — что-то же должно происходить, верно?
— Почему ты так решила? — спросил Ит.
— Потому что мы находимся в активной фазе процесса, — объяснила Лийга. — Я же говорила, давно ещё. У системы есть периоды активности и периоды ожидания. Берта, кстати, в записях говорит о том же. Даже если брать сейчас только Архэ, и рассматривать исключительно их, причем в старой модели, можно увидеть четкие границы периодов. Воссоздание — активный период. Далее следует долгий, почти двадцать лет, период ожидания, разве не так? Они просто живут, учатся, работают, влюбляются, и всё такое. Дальше — снова активный период, вход в стадию инициации. И всё, снова ожидание, потому что инициация идет тоже почти двадцать лет. Это сложно себе представить, по крайней мере, мне, но это было. Что потом? Следующая фаза, переход в Контроль, и этот период тоже активен, и ещё как! Четверть века учебы, и окончательное формирование Архэ, как элемента структуры. Но что происходит после этого? Да ни-че-го, за исключением редких всплесков, типа встречи с Арианом, смерти учителей, и разлада со Встречающими. Всё, система работает, ровно, в спокойном периоде, до самого последнего момента. Потому что окончательным активным периодом становится передача материалов для воссоздания, а затем — смерть. И вот теперь я смотрю на то, что у нас получается по факту, и не понимаю — что мы видим, и в чем мы принимаем участие.
— Мы тоже не понимаем, — кивнул Скрипач. Поднял кружку, посмотрел через неё на свет. — Ну, давайте за платье, — предложил он. — Дорогое, как чугунный мост, но тебе, Лий, очень идет, и на скиб слегка действительно похоже. Поздравляю с покупкой, в общем.
— Спасибо, — Лийга улыбнулась. — Если честно, никак не привыкну ходить без маски, — призналась она. — Рука сама тянется к капюшону, а там ничего нет.
— Ну, тут так принято, — пожал плечами Скрипач. — К тому же тебе незачем прятать лицо, ты очень красивая.
— Не подлизывайся, — строго сказала Лийга.
— Я констатирую очевидный факт…
— Рыжий, отстань, — приказал Ит. — Вообще, ты права на самом деле. Что-то должно происходить, верно. Но у нас всё наизнанку в результате. Инициация, как таковая, была более чем странная, и мне кажется, что она получилась неполной, не просто так эти трое говорили тогда про память, которую требуется стереть. Испытания, которые происходили — мы вообще ничего не помним, кроме последнего года. И вспомнить никак не можем, видимо, блокировка серьезная, здесь её не снять. Сейчас, теоретически, должно быть ученичество, но снова всё разваливается, потому что мы не учимся, а ты не учишь. Ари эта учеба вообще не нужна, он и так всё умеет.
— Или говорит, что не нужна, и что умеет, — заметила Лийга. — Знаете, я ему не верю. Бард, который добровольно бросил гитару на шкаф на четыре с лишним года? Серьезно? Вы ведь не хуже меня знаете, как они живут, как чувствуют, и как видят мир вокруг себя. И чтобы вот так? Ни эмпатии, ни чувств, ни сострадания, ни музыки, только недовольство и поездки в какие-то странные места. Мне не нравится…
— Он тебе не нравится, — констатировал Скрипач.
— Нет, это не совсем верно. Мне не нравится то, что он делает. И не делает, — ответила Лийга серьезно. — Точнее, мне не нравится, что он вообще ничего не делает. Я бы его поставила месить глину, если бы мы были дома. Ну, у меня дома, конечно. Месить глину — это хороший способ
