Скорость тьмы - Элизабет Мун
Приходится прыгать еще минут пятнадцать, чтобы успокоиться и пойти в кабинет. Я взмок. От меня плохо пахнет. Беру запасную одежду и иду в душ. Когда я наконец сажусь работать, с начала рабочего дня уже прошел один час сорок семь минут; я сегодня задержусь, чтобы возместить упущенное время.
Мистер Крэншоу заходит еще раз под конец дня, я еще работаю. Открывает дверь моего кабинета без стука. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я заметил его присутствие, но уверен, что он не постучался.
– Лу! – окликает он, и я оборачиваюсь, подпрыгнув от неожиданности. – Что делаете?
– Работаю, – отвечаю я.
А что еще я могу делать в кабинете за компьютером?
– Можно взглянуть? – говорит он, приближаясь.
Становится за спиной. Я чувствую, как напрягается каждый нерв, я словно весь ощетиниваюсь. Ужасно, когда стоят за спиной.
– Что это? – Он указывает на ряд символов, отделенных от общей массы пустой строкой сверху и снизу.
Я весь день возился с этим рядом, пытаясь заставить его выполнять мои команды.
– Связь между этим… – я указываю на символы сверху, – и этим, – указываю на символы снизу.
– А зачем это? – спрашивает он.
Действительно не знает? Или проводит образовательную беседу – это когда учитель задает вопросы, ответы на которые ему известны, чтобы проверить знания ученика. Если мистер Крэншоу действительно не знает, то я не объясню… Если знает, то рассердится, что я подумал, что он не знает.
Было бы гораздо проще, если люди говорили бы то, что думают.
– Получается система третьего уровня для синтеза, – говорю я.
Я выбираю короткий ответ, но он правильный.
– А, понятно… – говорит мистер Крэншоу.
В голосе ухмылка. Думает, я вру? Я вижу размытое и искаженное отражение его лица в блестящем шаре на моем столе. Трудно понять выражение.
– Система третьего уровня войдет в код готового приложения, – говорю я, стараясь сохранять спокойствие. – Благодаря этому конечный пользователь сможет задавать выходные параметры без риска что-либо сломать.
– Значит, вы все понимаете?
Что «все»? Я понимаю, что делаю. Но не всегда понимаю зачем. Я решаю дать короткий ответ.
– Понимаю, – говорю я.
– Хорошо, – отвечает он так же фальшиво, как утром. – Вы сегодня поздно приступили к работе.
– Я задержусь, – говорю я. – Я опоздал на один час сорок семь минут. Работал во время обеденного перерыва – минус тридцать минут. Задержусь еще на час семнадцать минут.
– А вы честный, – замечает мистер Крэншоу с явным удивлением.
– Честный, – подтверждаю я.
Я не оборачиваюсь. Не хочу видеть его лицо. Он стоит еще семь секунд, потом направляется к двери. Уже у выхода бросает свое последнее слово:
– Так не может продолжаться, Лу. Грядут перемены.
Семь слов. Семь слов, от которых меня бросает в дрожь.
Дверь закрывается, я включаю вентилятор, кружатся лопасти, кабинет наполняется мерцанием. Я работаю еще час и семнадцать минут. Сегодня мне не хочется задерживаться дольше. Сегодня среда, и у меня есть дела.
На улице тепло, немного влажно. Домой еду очень осторожно. Дома переодеваюсь в футболку и шорты и съедаю кусок холодной пиццы.
Одна из тем, которые я никогда не обсуждаю с доктором Форнам, – моя сексуальная жизнь. Она думает, что сексуальной жизни у меня нет, поскольку, когда она спрашивает, есть ли у меня девушка или парень, я просто отвечаю «нет». Больше ни о чем она не спрашивает. И хорошо, потому что я не хочу это с ней обсуждать. Она не кажется мне привлекательной, а родители меня учили, что о сексе нужно разговаривать только с партнером – чтобы выяснить, как доставить ему удовольствие или объяснить, как доставить удовольствие тебе. Или с доктором – если что-то не в порядке.
У меня никогда не было нарушений. То есть некоторые нарушения были изначально, но другого характера. Доедая пиццу, думаю о Марджори. Она не моя сексуальная партнерша, но я хотел бы, чтобы она была моей девушкой. Я познакомился с Марджори на фехтовании, а не на специальном мероприятии для людей с ограниченными возможностями, которые советует посещать доктор Форнам. Я не рассказываю доктору Форнам о фехтовании, потому что она сочтет это склонностью к агрессии. Если даже лазертаг вызвал у нее беспокойство, то длинные острые шпаги точно приведут ее в ужас. Я не рассказываю доктору Форнам о Марджори, потому что она будет задавать вопросы, на которые я не хочу отвечать. Получается, у меня два больших секрета – шпаги и Марджори.
Поев, еду на тренировку по фехтованию к Тому и Люсии. Там будет Марджори. Когда я думаю о Марджори, мне хочется закрыть глаза, но за рулем это небезопасно. Вместо этого я включаю в голове музыку – хорал Баха, кантата № 39.
У Тома с Люсией большой дом и огороженный задний дворик. У них нет детей, хотя они старше, чем я. Поначалу я думал, что Люсия просто очень любит работать и не хочет засесть дома с детьми, но услышал, как она говорила, что у них с Томом не может быть детей. У них много друзей, на тренировку обычно приходит человек восемь или девять. Не знаю, рассказывает ли Люсия в больнице, что она фехтует, и приглашает ли своих пациентов учиться. Думаю, ее не одобрили бы. Но я не единственный, кто состоит на учете у психиатра и ходит к Тому и Люсии фехтовать на шпагах. Однажды я спросил у нее, а она рассмеялась и ответила:
– Нет, им лучше не знать, а то испугаются!
Я фехтую уже пять лет. Я помогал Тому укладывать новое покрытие – таким устилают теннисные корты. Помогал мастерить подставку для клинков в задней комнате. Я не хочу хранить клинки в машине или в квартире, потому что знаю – это испугает людей. Том меня предупредил. Важно, чтобы люди тебя не боялись. Поэтому я храню фехтовальное снаряжение у Тома и Люсии, и все знают, что третий слева отсек – мой, как и третий слева крючок на противоположной стене, и моя маска занимает определенную полку на стеллаже.
Сначала я растягиваюсь. Я не пренебрегаю растяжкой; Люсия всем ставит меня в пример. Дон, например, редко выполняет все упражнения и часто срывает спину или тянет мышцы. Потом сидит в стороне и жалуется. Я фехтую хуже его, но не получаю лишних травм, потому что соблюдаю правила. Жалко, что он не соблюдает правила: неприятно, когда твоему другу больно.
Размяв руки, плечи, спину, ноги и
