Тихий голос в ночи - Мак Борн
«Вулкан» время от времени подёргивался всем корпусом, словно ища стабилизации и удерживаясь в густом и плотном воздухе реверс — двигателями, маневрируя и медленно приближаясь к поверхности. Далее последовал сильный толчок и в шлемофоны ворвался рокот заработавших главных флаинг — моторов прямой тяги. Выдохнув с облегчением, я стал возится со скафандром, готовясь к долгожданной высадке. Каждый находившейся в салоне теперь уже спокойно переводил дух и уже не старался шутить как — то сразу замкнувшись в себе и занимаясь чем — то связанным лишь с предстоящей посадкой. Всё быстро переменилось, и люди из задорных весельчаков превратились разом в смирных молчунов. А потом…
Противный сухой треск и раскаты разорвали эфир с такой неимоверной силой и настойчивостью, что пришлось выключить связь.
— Всем, форма «Три»!! — проорал Валаев.
Как вспугнутые куропатки мы позакрывали лицевые щитки на шлемах и застыли в своих креслах. Вновь начали нарастать перегрузки, но уже только лишь из — за маневровых пируэтов. Наш первый пилот Лорка, скорее всего, пытался вывести машину из возникшего по курсу грозового фронта. Но продолжалось это совсем не долго: несколько попаданий молний выбили не только всё энергообеспечение катера, но и подожгли аккумуляторный отсек. Кромешная тьма салона освещалась частыми сполохами ветвистых жёлто — зелёных молний, заглядывавших во внутрь машины через лобовой блистер. Находившейся самым крайним к выходу Женька Сафарин расстегнул ремни кресла и моментально кинулся к твиндеку.
— Назад!! — рявкнул Киросава. — Все находятся на своих местах! Замрите!
Кто — то удосужился находчиво включить наплечные фонари своего скафандра. При этом засветив мне прямо в лицо. Это оказался сидящий на против Лёва Березин.
— Ну что, Филатов, сдрейфил?! Сейчас попляшем…
Когда он повернулся к блистеру, я случайно заметил, что его лицевой щиток поднят и дыхательная маска висит лишь на одном замке. Подозрительный запах горящего пластика и изоляции настойчиво усиливался.
— Разговорчики! — обращаясь сразу ко всем крикнул Киросава. — Натанцуемся ещё. Скорее всего придётся десантироваться на ходу.
— Да перестань ты, командир. Сейчас сядем и мило выйдем на простор. Не в первой…
— Это кто там такой умный? Юджин, ты? — Вырисовываясь весьма чётко в колышущемся тумане, заполнявшем салон, две полосы света повернулись в сторону твиндека. — У нас пожар и полное отсутствие контроля над катером. Энергии — ноль!
— Бывало и не такое!
— Бывало, — почти спокойно ответил Киросава. — Но только не сейчас.
— Командир! — с испугом в голосе прокричал Лорка. — В резерве всего минута на катапультирование. Уходим!
— Всем приготовиться к отстрелу!! Немедленно! — скомандовал командир. — Пошли!!!
Особо настраиваться к чему — то определённому для меня не стоило особой необходимости. Уже держа правую руку на рукояти механической системы АСС, я тут же дёрнул её, более руководимый не приказом, а адреналиновым отравлением заполонившем всё моё тело, одеревеневшее от страха. Далее произошёл мощный удар в грудь неимоверной силы, от которого из вдавленных к позвоночнику лёгких вышибло весь воздух. От подобных ощущений не спасали и упругие доспехи «Сюзерена». Ещё пребывая на краю сознания, я ощутил, как кресло вместе со мной вырвалось наружу из катера, словно выталкиваемое ураганным потоком сквозняка. Остальное осталось в кромешной тьме полного беспамятства. Сознание покинуло меня именно в тот момент, когда ложемент уже выбросило из катера и резкий рывок раскрывающихся тормозных парашютов дёрнул кресло куда — то вверх.
Очнулся я лишь от странного звука, навязчиво создававшего в моём сне образ пруда с колышущимися камышами на берегу. Он настойчиво вторгался в моё сознание и при этом не давал спокойно выспаться. С особым трудом раскрыв глаза, я обнаружил, что лежу уткнувшись лбом в лицевой щиток, а дыхательная маска герметично, буквально, присосалась к моему лицу, сильно вдавившись. Вокруг была подозрительная полутьма с колышущемся потолком. Как оказалось, это были тормозные парашюты АСС (аварийная система спасения) накрывшие меня после посадки. Они — то и производили этот противный звук. Выпутавшись в конце концов и поднявшись, я попытался сориентироваться.
Пейзаж окружавший меня оказался весьма мрачным и зловещим. Пепельно — серый, с насыщенным цветовым налётом ржавчины ландшафт, словно расплывался в колеблющихся потоках горячего воздуха. Раскаты грома, мгновенно следующие за яркими вспышками веерных молний, доносились до моего слуха более как внешний фактор, совершенно не завися от радиоэфира внутренней связи. А тёмная завеса, маревом спадающая с низких и безумно несущихся облаков, уходила вслед за грозой. Сумрак и полутьма очень быстро стали сменяться сносным для нормального зрения, светом. По — видимому, гроза, в которую ворвался наш катер, вместе с последовавшим за ней дождём, стала удаляться движимая силой потоков облачного фронта.
Давление в скафандре было в норме, хотя явная тяжесть при каждом шаге ощущалась значительно. Воздушной смеси в ранце оставалось совсем немного, на какой — то час с четвертью. Времени, прошедшего после аварийной высадки и моего беспамятства, прошло примерно около сорока минут. Вычислять подобный момент мне пришлось, вспоминая хронометраж полёта после старта и принимая во внимание примерный период приземления. Проверяя внешнюю связь, я стал посылать голосовые запросы согласно инструкции десантирования. Потратив таким образом минут пять, мне пришлось включить радиомаяк на аварийной частоте и ждать отзыва. Опасения погибнуть от гипоксии у меня были, но я всё ещё надеялся на инструкции, связь с «Сапфиром» и внештатно — аварийный прилёт флаинга. Если постараться уменьшить потребление кислорода до самого минимального жизнеобеспечения, то возможность на спасение могла приблизиться к такому нужному и долгожданному для меня результату. Необходимо только было отыскать и приспособить место для небольшого лагеря.
Продолжая осматриваться, я развернулся всем корпусом назад, туда, где в десятках метров от меня находилось отброшенное кресло полуприкрытое рваным парашютом. Словно издыхающий зверь, оно изредка покачивалось и похлопывалось огромным «плавником» полотнища, трепещущим от порывов ветра. Чуть дальше, по курсу, где — то в метрах семистах, странное движение привлекло моё внимание. Оно не было уж столь явным и системно образным, а заставляло присматриваться к себе из — за некоего сиюминутного мелькания, возникая и тут же исчезая. Определить хоть с первичной достоверностью, что же это такое не было никакой возможности. Визирное увеличение на лицевом щитке давало расплывчатую картинку.
Вновь подключив внутреннюю связь со своим звеном высадки и вопя как ненормальный, я направился именно в ту сторону, где было то, что так озадачило меня и чрезмерно привлекало внимание. Какое — то неясное и весьма непонятное движение буквально манило взгляд и тянуло
