Астарта - Виктор Александрович Уманский
Амалек заканчивал статью чем-то вроде социальной рекламы. Он предполагал, что Хакко такой не один, и страстно призывал всех, кто ощутил на себе эффект «расслоения», выйти на связь. Он был уверен, что «субъектам» нужно поселиться под профессиональным наблюдением и вместе с учеными искать лучшие способы взаимодействия с миром.
В NINA к его исследованиям отнеслись серьезно и выделили финансирование. Амалек не писал, в каком размере.
Я отодвинулся от компа и нажал пальцами на веки.
* * *
Мы с Александром встретились в ресторанчике в центре. Он посерьезнел и как будто постарел. Официант не подходил, но нам был и не нужен. Кажется, нам не нужно было и говорить. Рядом с Александром я впервые за долгое время ощутил себя спокойно: мне не нужно было ловить взгляд и мучительно напрягать слух. Он был здесь – настоящий, надежный – и не собирался никуда пропадать.
Я протянул распечатку статьи Амалека и мой вольный перевод. Александр пробежался глазами, кивнул.
– Собираешься написать ему? – спросил я.
Помедлив, он пожал плечами.
– Не знаю… посмотрим. – усмехнулся. – Время, как говорится, покажет.
– На всякий случай… если вдруг ты не понял. Вот здесь он пишет, что эффект может усиливаться, и с обращением лучше поспешить.
– Я все понял.
– Куда ты теперь?
– Поеду, попробую жену обнять. И тебе того же желаю. Я с самолета… не решался домой зайти.
Он внезапно протянул мне руку. Я осторожно пожал ее, и он вышел из ресторана. Вот и поговорили – пяти минут не прошло. Я уставился в окно – по стеклу извивались струйки воды. Где-то в Норвегии, среди студеных ветров и величественных фьордов, меня ждала уютная лаборатория Амалека Мосби. Там мне нальют горячего кофе, внимательно выслушают, поместят под наблюдение. Интересно, где я буду жить? В статье говорилось, что пилот Хакко по-прежнему живет дома, просто регулярно участвует в испытаниях, проводимых Амалеком, его помощниками и студентами. А мне предложат комнату в общаге?
И далеко ли пойдут эти исследования? Быть может, скоро сильные мира сего поймут, что в науке произошло нечто доселе невиданное. Об этом заговорит весь мир, а Хакко Ольден, Павел Федоров и другие станут знаменитостями. Большие светлые лаборатории, еще более светлые умы вокруг – похлопывают нас по плечам и показывают план исследований и помощи.
А может, нас закроют в застенках, как в «Районе №9», и будут проводить бесчеловечные эксперименты?
Ха-ха. Гораздо вероятнее другое: никто ничего не заметит. Практического смысла в исследованиях Амалека на первый взгляд не видно. По крайней мере, такого, который мог бы принести спонсорам деньги и влияние. А значит, исследования могут потихоньку заглохнуть без финансирования. Вот этот сценарий уже больше похож на реальную жизнь, чем на комиксы.
А что будет с Дашей и ребенком? Они – моя главная ответственность. То настоящее, что никуда не денется. Я уже не могу нормально работать по специальности, а дальше будет только хуже.
Писать Амалеку – самый разумный путь. В лучшем случае NINA профинансирует спокойное существование моей семьи, но если и нет, то Амалек поможет мне найти работу.
Борта корабля прохудились, компас сбился, доски размокли. По санпинам больше нельзя устроить здесь ресторан – может, хоть под склад удастся его сдать…
* * *
Дома было хорошо и надежно. Знакомый запах, сумрак, тихий перестук клавиатуры из гостиной.
Даша сидела перед ноутбуком и с легкой улыбкой поглаживала живот. Он стал еще больше. Она не замечала меня, и я подошел мягко и тихо, чтобы не напугать. Положил руку ей на плечо. Она подняла лицо с удивленной улыбкой: «Паша…»
Мне хотелось обнять ее, и я сделал это – аккуратно и не спеша. Все получилось.
– Нам надо поговорить, – шепнул я.
Стул напротив был завален одеждой, и я опустился в кресло. Я впервые отметил какое-то новое чувство – еще более странное, чем все, что было со мной в последний месяц. Меня что-то подталкивало – одновременно наружу и вовнутрь… еле заметно, как зуд. Будто схватил резиновый мяч, прижал его к груди и нырнул в бассейн.
– Знаю, дорогая, это прозвучит странно. В последний месяц я стал как будто… менее заметен для мира. Меня не слышат и, знаешь… Ну, иногда я не могу пожать человеку руку. И я тут нашел исследование… Александр подтверждает… точнее, прямо он не подтвердил…
Даша слушала внимательно, чуть склонив голову в сторону. Я замолк, собираясь с мыслями.
– Ну конечно, возьми отпуск! – она вдруг улыбнулась. – Хоть в тот же день.
– Что?..
– Ты так давно не делал мне сюрпризов, и тут… иди ко мне. – она протянула ко мне руки.
Всю жизнь я плыл по течению, успокаиваясь тем, что могу в любой момент мощным гребком покинуть поток. Даша определенно была частью течения, но вместе с тем – возможно, мне долгое время не хватало этого понимания – она любила меня. Повинуясь порыву, я встал и шагнул к ней.
Даша встала навстречу – в мои объятия. Зуд во всем теле усилился. Даша прошептала: «Мой хороший…» Давно я не видел ее такой спокойной.
Я вдруг все понял. Не знаю, как. И не знаю, как не лишился рассудка – наверное, эта волна накроет меня позже. Но тогда я подумал лишь: «Как быстро…» Зажмурился и с усилием шагнул назад. Внутри что-то порвалось. Я охнул, меня пошатнуло. Пальцы заледенели. Даша не размыкала рук: она по-прежнему обнимала его – другого меня.
Я был счастлив – за них и за ребенка. И вдвойне счастлив, что понял, как люблю Дашу – пусть и в последнее мгновение.
Увечный кораблик со сбитым компасом – чего ему ловить в открытом море?
Вполне возможно, новый мир окажется пуст, безжалостен, безразличен. Неважно. Я не жалел и не сомневался – возможно, впервые. К тому же, совсем пуст этот мир не будет – в нем есть Ольга.
Я тихо обулся, чтобы не мешать, и сбежал по широкой лестнице парадной. Толкнул дверь в ночь. Дождь наконец-то кончился, было свежо и влажно.
