Романовский Александр - Ярость рвет цепи

Курт пожал плечами. Они были не в ресторане и не на кухне убежища, а потому вопрос его порядком смутил. Более того, все прочие безволосые продолжали прислушиваться к каждому слову.

Но ответить в любом случае следовало. Курт на мгновение поставил себя на место Тарана, – сколь невозможным это ни казалось, – и сообразил, что на месте безволосого тоже гадал бы о гастрономических пристрастиях настоящего волка: сырое мясо, с кровью или без, либо…

– Овощей побольше. Нежирная свинина, – сказал он. – Хлеб, выпечка, шоколад и все прочее. Сырыми ем только фрукты. Кстати, от манной каши у меня несварение.

Иссеченное шрамами лицо заметно вытянулось – было видно, что Таран сильно удивился. Вероятно, он ожидал чего-либо иного, к примеру, просьбы вроде “зажарьте мне вон того голубчика, будьте любезны, с чесноком, красным перцем, под мятным соусом…”.

Зато бородатым гладиаторам перечень Курта показался непомерно длинным. Кое-кто позволил себе неосторожные замечания касательно того, что “у парня губа не дура” и “кашу он не ест, понимаешь!”, однако произнес их себе под нос. Хэнк Таран, как выяснилось, тоже мог похвастаться недюжинным слухом, потому что повел рукой в сторону подопечных. Этот небрежный жест мгновенно прекратил всю вербальную активность, и на тренировочной площадке воцарилась тишина.

Мгновение спустя из подъезда вышли Нож и Топор. Они волокли какие-то тюки, а Нож вдобавок нес на плече здоровенный рулон. Проковыляв через двор, они вошли в подвал. Бородачи и “безрукавочники” поразевали рты.

Курт уже начинал догадываться, что он окажется здесь на особом положении. Тем не менее он без колебаний променял бы эту “заботу” на самый микроскопический шанс вырваться на свободу (пусть даже она будет не менее сомнительного свойства, нежели эта забота…). Но пока подобного шанса Курт не видел, а потому на неприязнь “собратьев по неволе”, которая росла на глазах, ему было глубоко наплевать.

– Твои пожелания будут учтены, – сказал Таран. – Но еду, разумеется, придется отрабатывать. Здесь ничто и никому не достается бесплатно, даже мне самому. Я, кстати, сам вышел оттуда. – Безволосый, усмехнувшись, кивнул за спину Курта – на Яму.

Волк кивнул. Отчего-то он уже успел прийти к выводу, что подобное создание могло появиться только из какой-то клоаки, в этом сомневаться не приходилось.

Что же касалось остального…

– Неужели позволите подохнуть с голоду?

– Ты слишком мне дорого обошелся, – нахмурившись, сказал Таран. – Станешь упрямиться, будем кормить насильно – пока не образумишься. Это, конечно, будет сопровождаться сеансами шоковой терапии. – Безволосый красноречиво повел рукой с черным “кулоном”. – В этом случае возможны варианты: ты либо образумишься и возьмешься за дело, либо, напротив, навсегда распрощаешься с рассудком… Последнее, впрочем, равносильно тому, что ты просто физически не выдержишь всех испытаний. Превратишься в растение, и нам придется тебя “отключить”, потому как я не вижу смысла заниматься садоводством из чистого любопытства… Либо ты будешь работать и приносить доход, либо тебя дешевле будет пристрелить. – Хэнк говорил так небрежно, словно повторял это каждое утро. – Заруби себе это на мохнатом носу…

Курт кивнул. Словам безволосого можно было верить – в его голосе не прозвучало ни одной фальшивой ноты. Он говорил то, что думал, и от этого к душе Курта как будто подвесили еще пару гирь.

Топор и Нож вышли из подвала. Оба были с пустыми руками.

Оглянувшись, Таран одобрительно кивнул:

– Отлично. Твоя экскурсия закончена. Прошу в апартаменты – завтра тебе предстоит долгий, трудный день… – Хэнк задумчиво прикоснулся к подбородку. – Хотя кто тебя знает?

Бородачи проводили Курта взглядами, в которых не было даже намека на дружелюбие. Никто из них, судя по всему, не мог понять, отчего хозяин так носится с этим наглым волчонком (а если и понимал, то не признался бы в этом и себе самому).

Курт не мог не признать, что Таран избрал верную тактику – разделяй и властвуй. Он волк, а остальные гладиаторы – люди. Ни у одного из них волк не найдет понимания, а значит, и ни поддержки, ни товарищеской помощи. Ему не останется ничего иного, кроме как обратить все свое внимание, все чувства и надежды на одну-единственную фигуру, вместо глаз у которой горел обсидиан.

И тогда уже не останется ничего, кроме жертвенной Ямы.

Курт спускался в подвал. Таран и помощники топали сзади.

Напротив камеры стояли два обогревателя. Кабели питания уходили к распределительному щиту. Мощные приборы, гудя, наполняли помещение теплым воздухом. Пол камеры был кое-как прикрыт слоями темперлона. Безволосые не сделали этого прежде либо по недомыслию, либо и впрямь считали, что волк может зимой ночевать на снегу.

Как бы там ни было, эти небольшие перемены не могли не радовать.

Войдя в камеру, Курт прошел к кровати. За спиной хлопнула решетчатая дверь.

Помощники вышли первыми. Таран чуть задержался, исподлобья разглядывая узника, затем вышел следом.

Курт не двигался, нежась в потоках теплого воздуха. Он обещал себе, что вырвет собственную совесть с потрохами. В данных условиях она лишь мешала. Метод кнута и пряника, вот как это называется, вспомнил Курт. Ему следовало избегать кнута, пряник же принимать как должное. Чувство благодарности, не говоря уж о таких словах, как “спасибо”, “пожалуйста”, “извините”, отныне должно быть забыто. Только так он сможет выжить в Яме и в конце концов обрести свободу. Цена не имела значения: ему и без того предстояли непростые дела…

Волк улегся на кровать, – та под его весом жалобно скрипнула, – заложив лапы под голову.

Считанные мгновения спустя перед его глазами сгустилась тьма.

На следующее утро (какие-либо опознавательные признаки по-прежнему отсутствовали, и все же Курт нутром чувствовал, что сейчас еще не день, но уже и не ночь) начались испытания.

Предварительно его соблаговолили накормить. Обильный завтрак состоял из яичницы, миски гречневой каши, большого ломтя тушеного мяса и кружки чая. Поднос принес Нож – он просунул его в узкую щель, расположенную у самого пола, в то время как Топор стоял у дверного проема. Из руки его свисала блестящая цепочка, а физиономия, казалось, так и молила, чтобы волк дал ему шанс – самый незначительный, только чтобы был повод отличиться перед Тараном.

Но Курт ему такого шанса не дал. Он сидел на кровати и молча наблюдал за манипуляциями Ножа. Когда безволосые ушли, закрыв предварительно дверь, волк набросился на еду.

Он съел и выпил все без остатка. Тревожиться по поводу отравы не было смысла, ведь его, в конце концов, не для того здесь запирали. Единственное, что внушало некоторые опасения, так это вероятность того, что тюремщики подсыпали в еду какие-нибудь наркотические, психотропные или анаболические вещества. Но вероятность вероятностью, а Курт не собирался помирать с голоду.