Наталия Мазова - Исповедь травы

И молча в окна заглянем,

Где свет одиноких фар

Дрожит на асфальте влажном,

И в том отголоске спора

Неважное станет важным...

Когда я Говорю, голос у меня очень меняется, струной дрожит в темноте, и я слушаю его отстраненно, словно Говорю не я, а кто-то другой. Это _мое_ Сплетение - старое-престарое, в Ордене оно давно уже успело в классику войти. А если вещь постоянно на слуху, забываешь, что когда-то сам ее сложил...

- Так плакал осенний Город,

Струясь по ночной листве,

Стекая по мокрой траве,

И ветви вздыхают печально,

И в этом шелесте веток

Я слышала плач по лету...

А дождь бахромой хрустальной

Глаза фонарей закроет,

Слепые окна затянет

И тайну ночь не откроет,

И снова меня обманет.

Тот дождь, напоенный светом,

Всю ночь мне в окно стучался

Так Город прощался с летом.

Так Город со мной прощался.

- Хорошо... - Он откидывается на стену и закрывает глаза в бессилии наслаждения. Так мог бы сказать человек, завернувшийся в теплое одеяло после суток под проливным холодным дождем. Так говорят, когда под напором лекарства или магии целителя медленно отступает боль, уже успевшая стать привычной, но от того не менее нестерпимая...

- Хорошо... Тепло...

Сколько раз, проснувшись ночью от непонятной тревоги, я обретала Его на разрушенных перекрытиях или на крыльце, с гитарой и полупустой бутылкой чего-нибудь золотого или красного, а то и просто со свечой в руках, и взор устремлен ввысь, а движения губ складываются в страстное: "Я прошу, подари мне покой!" Я подхожу, сажусь рядом, и мы молчим час, другой... А потом Он начинает петь, и в песне той исступленная мольба - нет, не ко мне, я здесь так просто, как олицетворение женщины вообще, и до моих чувств нет ему никакого дела... а к другой, непостижимо прекрасной, чувственно-холодной, чье имя даже не Райнэя на самом-то деле, а Черная Мэльд - невзаимная любовь. Та, что питается этими мольбами и находит высшее наслаждение в том, чтобы на них не отвечать... В такие ночи лунный свет кажется мне материальным воплощением Его тоски.

После третьей подобной ночи я поняла, что НИКОГДА в Него не влюблюсь. И не спрашивайте, почему - мне бы для себя это внятно определить... Порой я словно со стороны вижу в Нем себя, свои, успевшие стать привычным мироощущением страдания по Флетчеру. И сразу делается так неловко - словно украла чужие Слова для выражения того, чего сама на самом деле уже не чувствую... ВСнова я взгляд тревожный свой буду прятать под Взвездным покрывалом - разве я многого не знала рядом с тобой, Врядом с тобой... рядом с тобой... Видимость верности храня...

Но, к счастью, иногда - теперь все чаще - бывают и другие ночи, когда Он зажигает свечу, берет мою руку в свои и приказывает: "Говори!" - словно хочет, чтобы я заглушила что-то в Его душе звуками своего голоса. И я говорю, то взахлеб, то нараспев, не помня себя, не успевая облизывать сохнущие губы. В основном не свое. И чувствую, как Он впитывает мои Слова всей кожей, всей сущностью своей, как тепло очага, как прохладную воду среди июльского зноя - и радуюсь от сознания, что могу хоть что-то, что нужна Ему здесь, сейчас и такая, какая есть. Потому что настанет день, и опять придет ночь - и снова Его будет томить это, непонятное... Ибо сказано: "nai rae mon dimir-ulkva on karningol..." - "не утолить мне жажды до конца всего сущего..."

- Лугхад... Можно странный вопрос? Кто я для тебя?

- Завершение, - отвечает Он словно через силу. - Лилия огненная. Дуновение ветра в камере заключенного пожизненно. Но как женщина ты мне неинтересна, если ты это имеешь в виду. Нельзя спать со своей памятью.

А чего еще, спрашивается, можно было ожидать? Все и так давно понятно. Или надеялась - скажет-таки: "Сестра"?

- Спать-то как раз можно с кем угодно, - опять словно кто-то за язык потянул! Сейчас опять придет в раздражение и будет не так уж неправ. - Вот только зачем?

- Действительно, зачем? - неожиданная улыбка расцветает на Его лице, - Ты ведь умеешь дарить наслаждение совсем другим путем.

- Через танец? - Боги мои, ну почему я все время забываю, что Он Нездешний?! Это же Он о со-творении, которое для его расы было и будет превыше близости тел!

- И через танец в том числе... Еще Говори. Хочешь, попробуй прямо с ходу, импровизируй.

- Вот этого уж я совсем не умею. Это и не каждому Мастеру дано, а я - так, пытаюсь что-то делать...

- У тебя обязательно должно получиться. А я тебя поддержу, - Он легко берет мои руки в свои. - Только не бойся, не зажимай свое пламя. Отрешись от всего, пусть мир струится сквозь тебя, как во время танца. Слова придут сами.

Тонкие сухие пальцы, ласковое тепло в моих стынущих ладонях...

- Рассвет золотые травы расчесывал гребнем ветра... начинаю я нерешительно - и вдруг словно окно распахнулось: Тебя позвала я с башни - вновь не было мне ответа. А в небе сплелись узором обрывки неспетых песен, и мне, белокрылой чайке, вдруг мир показался тесен...

Он улыбается, ободряя меня. Действительно потрясающе... Каков же Он в полной силе своей, если даже сейчас способен на такое? Нодди и то так не умеет, она хороший учитель, но чтобы вот так, словно общая кровеносная система... А Слово льется, как вино в бокал:

- Когда-то меня учили - словами играть опасно, - но я выбирать не стану меж черным и темно-красным. Мой меч - осока с болота, иного мне и не надо, и плащ мой соткан из пыли, и ты не моя награда...

Надо будет попробовать так с Флетчером... Флетчер... Доведется ли теперь нам вообще сделать вместе хоть что-нибудь? А главное - уверена ли я, что и в самом деле все еще хочу этого?

- Но ветви столетних сосен опять пожирает пламя - и значит, судьба нам снова встречаться в небе глазами. Пока не забыто Имя древнейшего Откровенья, тебе - или нам обоим - наш Бог дарует прощенье...

- А говорила, не сможешь, - кажется, Ему это доставило удовольствие не меньше, чем мне. - Кому это ты так красиво сказала?

- Да никому вообще-то...

- Не пойми неправильно - я совсем не имел в виду себя... настала Его очередь смутиться. - Но есть же у тебя там, откуда ты пришла, кто-то, кто тебе не безразличен? Женщина с твоей внешностью и твоими способностями просто не может быть одна.

- Еще как может, - отвечаю я спокойно. - А это действительно - никому.

Самое смешное, что это правда. Разве что самую малость Флетчеру, да и то лишь потому, что подумала о нем, когда ЭТО сквозь меня искало дорогу в мир...

- Лугхад... А ты когда-нибудь уже пробовал с кем-то... как со мной? - снова по-дурацки получилось. Словно у любовника спрашиваю: "Я у тебя первая?" Ну человек я, что поделать, смертная! И для подобных таинств в нашем языке и слов-то нет!

- Не спрашивай... Все равно не в моих силах ответить, снова близко-близко мерцающие тоской глаза, и пламя свечи начинает потрескивать. Я почти физически ощущаю Его боль от невозможности вспомнить.