Александр Абердин - Минька, или Операция «Возмездие»

Доктор Шеридан так увлёкся этой идеей, что немедленно отправился в бункер к Джульетте и почти полтора часа рассказывал ей, что она должна сделать, чтобы полностью исцелить свой врождённый недуг одной только силой своей мысли. При этом он так чётко и внятно изложил ей свою собственную гипотезу Эликсира молодости, состоящего из антител, воспринимающих старение клеток, как болезнь, что после его ухода девушка сказала:

— Ребята, дядя Сэм, мама Лора, а ведь доктор Шеридан прав. Я действительно могу создать эликсир молодости.

Капитан Денисов улыбнулся, устало вздохнул и ответил на это следующим образом:

— Честно говоря, Джульетта, лично я этому нисколько не удивлюсь. Ты в этом деле гений, девочка, и я нисколько не сомневаюсь в твоих силах и способностях. Лично меня куда больше удивляет другое, как такой беспринципный человек может быть ещё и таким талантливым учёным? Ладно, не будем гадать, мы все сегодня поработали просто замечательно и теперь имеем чёткие перспективы, что нам делать и чем заниматься. Знаешь, Джульетта, я думаю, что через несколько дней тебе нужно будет предстать перед доктором Шериданом такой, какой ты стала, но попросить его, чтобы он пока что помалкивал и не сообщал ни о чём своему начальнику-лорду. При этом будет правильным сказать, что ты ему не доверяешь и боишься, что эти лорды тебя уничтожат.

Поскольку всё это время все шестеро пребывали в большом напряжении, то не удивительно, что все прочие дела были тут же отложены. Телепаты устали так, словно они таскали на себе тяжеленный брёвна и попадали, кто где стоял или сидел.

Джульетта тоже в изнеможении рухнула в свою кровать и немедленно уснула, скрутившись в калачик. Капитан Денисов откинулся в кресле и было задремал, но поспать ему не дали. К нему в кабинет, он же гостиная, ввалился Минька ворчливо спросил:

— Батя, а когда мы будем мамку будить? Свиней мы обоих с первого же раза разморозили и оживили ещё вон когда, так почему бы нам мамку не разморозить?

Семён вздохнул и прислушался к своим ощущениям. В принципе не так уж и сильно он устал, просто перенервничал. Он решительно поднялся из кресла и сказал:

— Ладно, Минька, чему быть, тому не миновать. В конце концов если Лариса не проснётся, то мы сможем её снова заморозить и тогда она будет ждать того дня, когда наша медицина дойдёт до такого развития, что сможет вернуть её к жизни. Пошли.

Глава четвёртая

Возвращение к людям

Некоторые с трудом воспринимают идею глобального заговора, потому что на этом делают деньги множество писателей. Другие сомневаются в возможности успешного осуществления такой деятельности в глобальных масштабах. Они видят чудовищную бюрократию нашего правительства и говорят: «Хорошо, почему мы должны верить в то, что отдельный человек может сделать больше, чем правительство?» При этом не учитывается тот факт, что правительство является частью заговора. Они хотят явных улик, а явные улики трудно заполучить.

Капитан Денисов всё-таки не смог сдержать слёз, когда он склонился над криоконтейнером, в котором под тридцатисантиметровым слоем перфлурброна лежала и медленно, ритмично дышала Лариса. У него ушло почти двое суток на то, чтобы погрузив свою любимую в глубокий сон, полностью излечить её от лучевой болезни, сделать её почти совсем молодой женщиной, но вид ей теперь было не более двадцати пяти лет, и теперь Семён ждал, когда она проснётся. Веки Ларисы, одетой в длинную тельняшку с закатанными рукавами, затрепетали, она открыла глаза и её красивое, как любил говорить Игорь, лицо дворянской национальности исказила гримаса гнева. Рассерженная женщина подняла руки, ухватилась за края контейнера и рывком поднялась. С громким стонущим звуком она закашляла, выталкивая из своих лёгких перфлурброн и когда вновь стала дышать воздухом, минуты полторы тяжело и глубоко дышала, не говоря ни слова. Семён знал по себе, какими неприятными были эти первые минуты, когда лёгкие у тебя болели так, словно их резали ножом.

Наконец Лариса кашлянула ещё несколько раз и возмущённо крикнула:

— Семён, я же просила те… — Только сейчас, откинув с лица волосы, мокрые от перфлурброна, Лариса увидела, что у капитана Денисова, стоящего перед ней с мокрым от слёз лицом, нет на спине её сына, которого никак нельзя было спрятать, рядом с ним стоит высокий парень, очень похожий на неё, а рядом с ними, чуть поодаль, стоят парень и девушка с живой лисой на руках, тихонько ойкнула и спросила — Сынок, это ты или я сплю? Неужели вы смогли вытащить меня с того света?

Минька радостно завопил:

— Мамочка!

Он бросился к матери и одновременно телекинезом вытащил её и криоконтейнера, после чего сразу же опустил в ванну с тёплой водой и принялся иступлёно целовать её лицо. Парня всего сотрясали рыданий и он ничего не мог с собой поделать.

Семён подошел к нему, обнял и негромко сказал:

— Минька, хватит лить слёзы. Твоя мамка живёт заново вот уже почти двое суток, а тебя на рёв пробило.

Тот неохотно сдвинулся вбок и Семён наконец смог обнять Ларису. Та немедленно обвила шею капитана руками и тоже принялась целовать его лицо громко всхлипывая.

Гладя Ларису по спине, Семён, целуя её, шутливо проворчал:

— Ну, что же ты плачешь, Лариска? Ведь всё уже позади, любимая. Хоть бы людей постеснялась. Я им столько рассказывал о тебе, говорил, какая ты мужественная, а ты разревелась, как маленькая. Познакомься, это наши с Минькой друзья, Вика и Джимми, они пришли к нам пешком аж из Австралии. А это Филимон, наш главный борец с мышами.

Как только Вика приблизилась, Филимон тут же облизал лицо Ларисы и слёзы немедленно сменились смехом. Через несколько минут мать Миньки, закутанная в белоснежный махровый халат, уже была на руках у Семёна, а тот демонстративно поблагодарил роту почётного караула и сказал, что до обеда все свободны и могут заниматься чем угодно, но только как можно дальше от жилого отсека. Он унёс Ларису в свою квартиру и только там дал волю чувствам. Двое суток Семён находился в нечеловеческом напряжении и даже боялся подумать о том, что в тело Ларисы не вернётся её душа или как можно ещё назвать то, что делает человека человеком. Теперь настала её очередь успокаивать Семёна, целуя его и нежно гладя по голове, шее, плечам и он сквозь слёзы признался:

— Лариска, я боялся, что мне удалось вернуть к жизни только твоё тело и что ты вернувшись к нам не будешь той, прежней Ларисой, которую я любил. Что к тебе не вернётся память.