Джон Уитборн - Рим, папы и призраки

– А это я прошу подсказать мне, ваше святейшество.

– Дай наммм… - елейно прошептал черный гибрид угря и человека, небрежно облокотясь на спинку папского трона. - Дай наммм.

Адмирал Солово с большим трудом оторвал взгляд от эмиссара Диббука, которого, как было ясно, никто не видел и не слышал, кроме него самого.

– Прошу прощения, ваше святейшество?

– Я сказал, адмирал, что мои ночные страдания значительно облегчились, когда менора оказалась в нашем распоряжении. Остается лишь прекратить их существование.

– Я не отдохну, пока это не свершится, - Солово изобразил подходящую степень утомления на ревностной службе.

– Нет! - ответил Угорь, с угрожающим видом спускаясь в зал. - Вы отдадите его на-а-амм. - Адмирал отметил, что рот исчадия ада невероятно набит зубами.

– Тогда приступайте к своему делу, верный слуга, - проговорил Климент. - Избавьте меня от снов, и вы получите все обещанное.

Солово расставил ловушку.

– Власть над островом Капри? - спросил он. - Публичное отпущение моих грехов? - Услышав последнее предложение, собравшиеся клирики и советники дружно охнули: слишком уж дорого брал адмирал.

– Капри - это безусловно, - ответил папа нерешительно. - Однако насчет второго следует подумать: может выйти скандал.

Солово был удовлетворен. Власть над островом сибаритов просто приглашала его во Вселенную, исполненную греха.

Угорь, оказавшийся в опасной близости, наклонился к уху Солово с гнусным шепотом:

– Отдай своей волей наммм, и ты получишь всякую книгу и задницу, какую только пожелаешь.

Имея таким образом основания для новых раздумий, адмирал приблизился к двери, вновь отворившейся в неизведанное: на этот раз перед ним оказалась огражденная стенами лужайка, украшенная в соответствии с модой века изрядным количеством цветов и плодовых деревьев, посреди которых восседал не кто иной, как равви Мегиллах.

– Привет, равви, - с непринужденностью бывалого солдата поздоровался Солово, - а что находится за этими высокими стенами, можно спросить?

– Ничего, - ответил другой почтенный старец, выбираясь из своего укрытия в кустах. - Я уже смотрел - бесконечная пустота простирается во все стороны. Мы парим.

– Я знаю вас, - проговорил Солово, решительно взмахивая немедленно оказавшимся в руке стилетом. - Я слыхал, что вы умираете.

Старик улыбнулся.

– Так и есть. Точнее, сейчас я на смертном одре, однако мне предоставлена последняя великая возможность побывать здесь.

– Просто отлично, поскольку ваша жизнь не была отмечена настоящим успехом. Видите ли, я хорошо знаком с вашей карьерой, мастер Макиавелли. Мы даже встречались однажды, совместно представляясь королю Франции среди прочих дипломатов.

– Я не помню вас.

– Это нисколько не удивляет меня, синьор, учитывая бесславный конец вашей миссии и все мои труды, ушедшие на то, чтобы что-то поправить. Ну-ка, что там говорилось в запросе Флорентийской Синьории? "_Он продвинул границы бестолковой болтливости к доселе неведомым пределам_". Или нечто в подобном духе?

– Несчастья постоянно преследовали меня, - отрезал Макиавелли. - Я человек дела и действий. И именно по этой причине был призван сюда.

– Но что вы должны делать? - поинтересовался равви Мегиллах.

– Не представляю, - признался Макиавелли.

– И я тоже, - заметил Мегиллах.

– А мне чересчур безразлично, чтобы объяснить, - проговорил адмирал. Не пройтись ли нам и насладиться цветами?

Шум, подобный демоническому вздоху, наполнил Вселенную или мысленную конструкцию, в которой они находились, и на компаньонов Солово нашло внезапное просветление.

– Я возьму менору, - спокойно предложил Мегиллах, - и устрою так, чтобы ее бережно хранили. Она будет дожидаться, пока ход вещей не потребует ее. Теперь я знаю, зачем оказался здесь, знаю причину, ради которой был сотворен. Для этой благородной цели я предлагаю и свою жизнь, и участь моих потомков. Отдайте ее мне, адмирал, и Ему, которого я представляю.

– Я же, - сказал Макиавелли, глядя на Мегиллаха с презрением, - послан, чтобы свершилось другое. Мне открыли многое о вас, адмирал, и все, что мне стало известно, свидетельствует: вы примете иное, более отважное решение. Повидав все, Что предоставила вам судьба, неужели вы и вправду желаете, чтобы ход событий закончился в пользу Бога? Неужели вы действительно хотите сохранить статус-кво? На мой взгляд, едва ли.

Мегиллах и Макиавелли вглядывались в бесстрастное лицо Солово. Он же разглядывал синюю беспредельность, взвешивая альтернативы.

– Я ознакомился, адмирал, со всей вашей жизнью, - продолжал. Макиавелли в явном порыве энтузиазма, - мне ведомы все ваши битвы, осады, предательства и убийства. Я ощущаю известную… двусмысленность в вашем отношении к ним. Вы презираете, но что именно? Вы действовали в мире, который сотворил враг. И теперь он требует, чтобы вы сделали его вечным… вы-то, желчное создание! Однако, надеюсь, рассудок еще не совсем покорился вам. Вы же находили известную красоту в пожаре, охватившем целый город, разве не так? Вы ощущали простое удовольствие, навсегда отправляя кого-нибудь в Тибр. Вкратце, адмирал, в стонах этого мира вы слыхали зов моего господина и стремились откликнуться на него.

– Адмирал - стоик, - пояснил равви Мегиллах, - и посему не подвластен подобному воздействию.

– Когда человек просто покоряется неудаче, он называет себя философом, - расхохотался Макиавелли. - Я сейчас говорю о прежнем, дикарском порядке: о том, что удовлетворяет всей сути мужчины, а не только его тонкой шкуре, именуемой цивилизацией. Отдайте менору нам, адмирал Солово, и настанут такие времена… такая ясность.

Солово облизал губы.

– Другая же сторона, - заторопился Макиавелли, ощутив запах победы, предлагает всю нудную и грязную мешанину, именуемую нормальной жизнью. Но где страсти? Где драма, которая ускоряет пульс бодрствующего? Однако…

Макиавелли умолк, потому что равви Мегиллах пинком повалил его и потянулся к горлу. Нелепый, как кит с мушкетом, равви извлек клинок и увлажнил лужайку кровью Макиавелли.

– Господь укрепил мою руку, - произнес Мегиллах, выпрямляясь таким манером, что недопустимо для семидесятилетнего старца эпохи Возрождения, и целясь ножом в адамово яблоко адмирала. В холодных глазах его читались страсти сразу всех смертных врагов Солово. Вид этот впечатлял. - Давай сюда проклятую штуковину, и немедленно!

Адмирал улыбнулся.

– В жизни, вот до этого самого момента, я находил один недостаток: то, что хорошим людям всегда не хватает убежденности. Менора ваша.

– Мы более не встретимся, - сказал Мегиллах, - во всяком случае, в этом мире.