Джон Уитборн - Рим, папы и призраки

– Действительно, что? - улыбнулся в ответ адмирал, мысленно благодаря простоту северных нравов. - А знаете, Гарольд Годвин, вы - интересный человек: с каждой нашей новой встречей итальянские слова в ваших устах звучат все менее и менее варварски. Не так уж много англичан сумели настолько хорошо прижиться у нас.

– Это здорово, - ответил Годвин, тем самым подтверждая, что принял сказанное адмиралом за комплимент. - У меня для этого настоятельная необходимость. Как вы прекрасно знаете, я прибыл в Рим, чтобы спасти душу, а не наслаждаться собой!

Солово проявил легкое беспокойство.

– Я не священник и не теолог, - произнес от мягко, - однако посоветовал бы вам, Гарольд, осторожно отнестись к своей теории _приблизительной святости_.

– Я это понимаю, адмирал. Находясь среди столь многих людей, стремящихся к святости, стучась в дверь избранного Богом представителя, приходится очищаться. К тому же здесь это мне удается легче - рядом нет ни скоттов, ни уэльсцев!

– Ах да… - промолвил Солово, опасаясь, что, не желая того, запалил фитиль. Так и вышло.

– Я прожил добропорядочную жизнь, - начал Годвин с заученной сосредоточенностью. - И мне не в чем просить прощения (разве только в церкви). Я убил столько скоттов и уэльсцев, сколько может пожелать человек.

Солово в легком смятении попытался затормозить прилив.

– Я встречался с этими остатками кельтов…

– Адмирал, скотты - не кельты, - прервал его Годвин, не слушая, не разбирая и не думая над словами гостя. - Они кровь от моей крови, что делает дело еще интереснее. Я хочу сказать, что сам против них ничего не имею (разве что чуточку - против уэльсцев…). По отдельности они мне даже приятны. Но вот только начнут собираться в группы, как сразу возникает желание засыпать их всем содержимым колчана. Боюсь, что именно так обстоит дело. То есть большой лук был изобретен специально ради скоттов.

– Ну, Гарольд… - выговорил адмирал, уносимый потоком.

– Я-то предпочитаю бить уэльсцев. Но они чаще всего сразу же выкидывают белый флаг, так что особо не повеселишься. Понятно, о чем я? Если бы скотты не обитали рядом с моим краем, я бы, наверное, оставил их в покое, но они живут по соседству, поэтому и приходится…

– В самом деле, - вежливо согласился Солово, переходя к мыслям о том, что будет на обед.

– Учтите, меня доконала битва на Флодденском поле [эта битва произошла 9 сентября 1513 года; англичане встретили вторгшихся скоттов возле Бранкстона, Нортумберленд; наверное, наиболее сокрушительное из всех поражений шотландцев]. Я так поработал там, что мне больше некуда деться, не оставалось ни одной профессиональной вершины. Поэтому я и могу проводить остаток дней своих в Борго [английский квартал Рима, существовавший со времен первых англосаксонских паломников; название происходит от английского слова "Borough" - небольшой город] и вымаливать прощение грехов, как уже говорил. Вот почему я здесь. Брр! Флодден! Нет, это была битва, а не удача везунчика Баннокберна… Я рассказывал вам, адмирал, про Флодден?

– По-моему, да, Гарольд; быть может, хотя бы раз…

– Избави нас, Боже! Вот это был видок. Они потеряли своего короля Джеймса IV, двенадцать графов, девятнадцать баронов, три с лишним сотни рыцарей и лордов, архиепископа Сент-Андруса, двух епископов, двух аббатов и провоста [титул мэра этого города (шотл.)] Эдинбурга. Ну и… большую часть войска. А мы просто отступили от их шилтронов [традиционное боевое построение шотландцев; плотная группа копейщиков] и поливали… наконец, они просто падали рядами, мертвым на земле не было места. Кстати, о песенках, ха-ха-ха! Что вы думаете о волынках, адмирал?

– Не то, чтобы я позволял этому предмету определять мою жизнь, но…

– А я их ненавижу. Скотты не перестают играть на них - вы это знаете, - и некоторые из Северной Англии тоже, поэтому в своей книге я зову их почетными скоттами. Итак, когда мы, наконец, увязли, - это я про Флодден, - я принялся разыскивать волынщиков, просто чтобы они знали мое мнение о тех звуках, которые они издают. Кроме того, я добыл двух предводителей кланов. Их клейморы [сабля шотландских горцев] украшают комнату, где я храню трофеи и прочие фамильные драгоценности. Я отрезал им уши, только они протухли, и мне пришлось выбросить их.

Адмирал Солово подумал, что заметил проблеск надежды, сулящий избавление от рассказа о кровавом пиршестве.

– Гарольд, вы упомянули свою семью; все ваши тоже были такими воинами и путешественниками, как и вы?

– О да, скитальцы, вояки и крестоносцы - и никакой симпатии к скоттам. Взять, например, Тостига Годвина. Он был варягом [вооруженный топорами "иностранный легион" и гвардия византийских императоров, во многом состоявшие из североевропейцев, а после 1066 года - англичан и славян] и успел оставить Константинополь как раз перед тем, как его взяли крестоносцы в 1204 году. Потом был еще Мрачный Годвин, прозванный "Уэссекской смертью". Он… но о чем говорить, у меня есть огромное родословное дерево, в той комнате, где трофеи. Пойдемте наверх, я все покажу вам; к тому же там и светлее.

"Умасленный и укрощенный" до полной покорности, Солово механически последовал за Годвином по заставленной лестнице. Несмотря на позывы к дремоте, он чувствовал себя беспокойно: нечто смущало его ум, предотвращая благотворное забвение.

Потом, уже на верхней ступени, до него дошло.

– А почему, - спросил он, - в трофейной свет лучше?

– Потому что, - живо ответил Годвин, - Тостиг-варяг кое-что вывез из Константинополя. С тех пор мы храним в семье эту вещь, и я к ней привязался. Я хочу сказать, что она не только ценная, но и удобная. Дело в том, что в нее можно вставить целых семь свечей - толстых таких…

– Мне было весьма жаль услышать о вашем друге Годвине, - проговорил папа Климент VII. - Трагический случай.

– Благодарю вас, ваше святейшество, - сказал Солово. - Стилеты опасная вещь, и если чистить их при свечах, люди всегда на них натыкаются.

– Быть может, он не знал, что пружина была взведена, - покатился со смеху кардинал, которого делала смелым относительно неудачная карьера. Быстрым взглядом папа заставил замолчать его.

– Значит, менора у вас, адмирал, и в полной сохранности?

– Конечно. Годвин последним своим желанием поручил ее моему попечению. Теперь она находится среди моих сбережений, ваше святейшество, а они укрыты в более безопасном тайнике, чем этот зал. Остается лишь водрузить ее на подобающее место.

– Которое… где же оно находится? - спросил Климент с неподдельным любопытством.

– А это я прошу подсказать мне, ваше святейшество.

– Дай наммм… - елейно прошептал черный гибрид угря и человека, небрежно облокотясь на спинку папского трона. - Дай наммм.