Владислав Жеребьёв - Проект «Сколково. Хронотуризм». Сталинский сокол

„И это я? – неожиданно пронеслось в голове. – Та, которая на днях рождениях и корпоративах всегда отнекивалась на всякие „Ну спой“, боялась опозориться. И ведь тоже бывало выпивала…“ И вот та же самая она стоит рядом с самим Утесовым – Утесовым! – перед ней огромный, набитый народом зал, на нее смотрят все, даже официанты. Перед такой аудиторией Марине выступать еще не доводилось ни разу в жизни. А ей все нипочем! Она готова даже не просто петь на публику – о нет! – она готова зажигать, заводить эту чертову публику.

„Хотите песен? – с веселой злостью подумала она. – Будут вам песни. Как говорили в одном фильме, пошумим за пролетарский андеграунд“.

Марина взглянула на великого певца:

– Есть одна подходящая песня, маэстро, только вы ее не знаете.

– Ничего страшного, – прогудел за спиной Марины плотный краснолицый саксофонист, – вы только пойте, а за нас не беспокойтесь. Не бросим. Подхватим.

– Не переживайте, барышня, – поддержал его дружный хор музыкантов во главе со своим руководителем, – главное, не молчите.

– Хорошо, – сказала Марина. – Вы главное ритм держите.

Она прошла через расступившуюся перед ней небольшую толпу и остановилась у рояля. Пианист опередил ее и уже положил руки на клавиши, остальные тоже заняли свои места.

– Мариночка, – шепотом произнес оказавшийся рядом Утесов. – Пойте, что хотите. Хоть гимн, хоть псалом, хоть воровскую песню, им уже все равно. Смилуйтесь, голубушка, ведь нас дома дети ждут.

„А меня кот… Сейчас, сейчас…“ – в голове кружились строки песен, обрывки музыки, Марина снова уставилась на потолок и зажмурилась от ярких искр, переливавшихся на гранях хрустальных подвесок люстры. „Кот, конечно же, кот…“

Марина сама для себя щелкнула пальцами три раза, вдохнула глубоко, затаила дыхание и… начала:

Жил да был черный кот за углом,И кота ненавидел весь дом…

Она оглянулась на Утесова, но тот на солистку внимания не обращал, а вместе с пианистом сосредоточился на инструменте.

Только песня совсем не о том,Как не ладили люди с котом…

Обещанной поддержки не последовало. Сейчас кто-нибудь из зала догадается освистать ее, тогда все закончится и можно будет уйти отсюда. Куда? Какая разница, можно до утра просто побродить по Москве, только бы не было дождя, а зонт остался дома…

Говорят, не повезет,Если черный кот дорогу перейдет.А пока наоборот —Только черному коту и не везет.

Но свистеть никто не собирался, зрители – сначала один, потом второй, третий – принялись громко хлопать в такт словам песни.

Целый день во дворе суета —Прогоняют с дороги кота,Только песня совсем не о том,Как охотился двор за котом.

Марина вздрогнула – за спиной дружно и оглушительно грянул джаз.

Говоря-ят не повезет…

Припев ей допеть не пришлось, маэстро исполнил его сам, улыбнулся Марине и поспешно отступил назад. Огни в глазах перестали дробиться на мелкие части, саксофоны и скрипка заглушили выкрики, а после того, как в дело вступили духовые, Марина перестала слышать даже саму себя.

Зато она отлично видела людей, как они на лету запоминают и повторяют слова новой, доселе незнакомой им песни и поют ее, кто как может, но дружно, вместе, хоть и немного не в такт. И только сейчас она, наконец, увидела Алексея. За ее столиком все повскакали на ноги и дружно хлопали вместе со всеми. А Груня и Зезюлин стояли в обнимку, дружно раскачивались из стороны в сторону, как трава под ветром, и подпевали ей.

Даже с кошкой своей за верстуПриходилось встречаться коту.Только песня совсем не о том,Как мурлыкала кошка с котом.Говоря-ят…

Музыканты и примкнувшие к ним пролетарии грянули припев. Пока он гремел, Марине в голову пробралась и вовсе озорная мысль. И как только на смену припеву пришел проигрыш, Марина стащила с себя накидку, бросила ее на рояль, вырвала из зубов пианиста папиросу, швырнула ее на пол:

– Это вам не лезгинка, товарищи, это новый пролетарский танец! Танцуют его так! Левой ногой растирают один окурок! Правой ногой – второй окурок! – за вторым Марина охотиться не стала, ограничилась окурком воображаемым. – А затем двумя ногами одновременно!

Она обеими руками подобрала юбку и выдала твист по полной. С таким задором стирая каблуки о пол, будто ей самой восемнадцать лет и нет ничего важнее на свете, чем этот танец.

Черный кот от усов до хвостаБыл черней, чем сама чернота.Да и песенка в общем о том,Как обидно быть черным котом.

Перед тем, как утесовцы и стахановцы грянули куплет, она успела звонко выкрикнуть:

– Товарищи! Танцуют все! Вперед, товарищи!

И это стало спусковым крючком. Искрой для напалма.

Джаз-банд вжарил проигрыш. И стахановцы ринулись в твист, как в омут с головой.

Товарищ Пичугина пританцовывала на одном месте и крутила не столько ногами, сколько иной, более весомой, частью тела. Товарищ Зезюлин исполнял что-то замысловатое с прихлопами, а ногами он скорее не растирал окурки, а вкручивал болты по стахановскому методу. Товарищ Сороковой заложил руки за ремень и, высоко подбрасывая ноги, крутился по часовой стрелке. Передовой грузчик Сатыбаев исполнял что-то сугубо восточное, выделывая руками над головой замысловатые пассы. У самой сцены наяривал вприсядку бритый наголо ударник в начищенных до блеска сапогах. Две стахановки в косынках, стоя напротив друг друга, отчебучивали твист настолько умело, будто этот танец известен им с пеленок, будто они танцуют его в каждый обеденный перерыв.

Гремел бесконечный проигрыш. В руках контрабасиста инструмент крутился, как юла. Саксофонист скакал по сцене кузнечиком. Скрипач взобрался на стул и самозабвенно пилил на скрипке… казалось, еще немного и он распилит ее пополам. Сидеть остался только пианист, да и то держался из последних сил. Он молотил по клавишам, крутил головой во все стороны, подпевая Утесову вместе с залом и то и дело подскакивал на стуле.

А стахановский твист набирал нешуточные обороты. Ударники веселились на всю катушку, на весь пролетарский размах. Завтра снова в забой, а сегодня – дрожи земля, стахановцы гуляют! Стоило только удивляться, как еще не опрокинули ни один из столиков. Даже товарищ Каганович аккуратно покачивал в такт головой, а товарищ Микоян Анастас Иванович барабанил по столу вилкой и ножом.

Веселье грозило перейти за дозволенный градус. Вот какой-то ударник уже рванул на груди рубаху…

И тогда Утесов скрестил над головой руки.

Джаз, покорный своему предводителю, как экипаж английского фрегата – капитану, мгновенно смолк.