Джефф Вандермеер - Консолидация

— Ну, потолки-то высокие, правда? Заставляют видеть то, чего нет на самом деле. Заставляют принимать одно за другое. Птица может оказаться летучей мышью. Летучая мышь — обрывком парящего пластикового пакета. Уж так ведется. Принимаешь одно за другое. Птицы-листья. Летучие мыши-птицы. Тени, сотканные из света. Случайные звуки, кажущиеся полными смысла. И ничего не меняется, куда ни подайся.

Птица может оказаться летучей мышью. Летучая мышь — обрывком парящего пластикового пакета. Но может ли?

Чейни удалился через стоянку, пятясь, чтобы сказать ему еще несколько слов, ни одного из которых он на самом деле не расслышал.

Потом, запустив двигатель и проехав через пропускной пункт, почти не помня ни поездки, ни парковки у променада вдоль реки, в благостной свободе от Южного предела Контроль обрел себя у причала в Хедли. Его транс, его пузырь бездумности проколол крик маленькой девочки: «Ты опаздываешь!» И облегчение, когда дошло, что она обращается не к нему, а к своему отцу, обогнавшему его, чтобы устремиться к ней.

Место, куда его занесло, — «Таверна Робина» — было немногим лучше забегаловки, зато темным и вместительным, с бильярдными столами в глубине.

Контроль заказал неразбавленный виски, как только барменша отделалась от домогательств мужлана, чуточку походившего на пожилую версию квотер-бека, которого Контроль подстраховывал в старших классах.

— Язык у него подвешен, но подбородков как-то многовато, — заметил Контроль, и она рассмеялась, хоть он и сказал это с желчью.

— Я не слышала, что он говорил, — складки на шее шлепали слишком громко, — сказала она.

Он хмыкнул, на минутку отвлекшись от своих мыслей.

— Че ты делаешь нонча вечерком, золотко? Я прав, шо ты делаешь это со мной? — подделываясь под чудовищную манеру того кадриться.

— Сегодня вечером я сплю. Уже засыпаю.

— Я тоже, — отозвался он, все еще похмыкивая. Но чувствовал на себе ее любопытный взгляд, когда она вернулась к мытью бокалов. Разговор продолжался не дольше, чем невесть сколько лет назад с Рейчел Маккарти. И на столь же необязательные темы.

Телевизор с убавленным звуком показывал последствия катастрофических наводнений и массовых убийств в школе в перерывах между рекламными роликами чемпионата по баскетболу. У себя за спиной Контроль слышал разговор группки женщин. «Пока что я тебе поверю… Потому что у меня нет гипотезы получше». «И что нам теперь делать?» «Я не готова вернуться. Пока». «Предпочитаешь побыть здесь, в самом деле, правда?» Не мог сформулировать, почему их болтовня тревожит его, но передвинулся подальше вдоль стойки. Непредвиденная болтовня раздражала его все больше и больше. Разрыв между их и его мировосприятием — вероятно, и без того немалый — за последнюю неделю возрос экспоненциально.

Он знал, что если отправится домой, то начнет думать об Уитби Юродивом, вот разве что не мог перестать думать об Уитби так и эдак, потому что завтра с Уитби придется что-то решать. Или не придется?

Уитби в Южном пределе уже давным-давно. За время службы в Южном пределе Уитби ни разу никому не повредил. «Служба» в качестве преамбулы к размышлениям о том, как сказать «Спасибо вам за безупречную службу столько долгих лет. А теперь забирайте свою жуткую живопись и убирайтесь в жопу». Хотя ему надо переделать уйму прочих дел, а звонка от матери по поводу директорского дома все нет и нет. Хоть он и зализывает рану от утраты биолога. Голос сказал, что Уитби погоды не делает, и, вспоминая это, Контроль ощутил, что Лаури сказал это с осведомленностью человека, отмахивающегося от того, с кем порядком потрудился бок о бок.

Прежде чем закруглиться, опустошенный и малость внутренне окоченевший, он пригляделся к документу Уитби по терруару более пристально. И обнаружил, что если делать это не по диагонали, а наметанным глазом, тот расползается по швам. Что нормально звучащие названия подразделов и введение, цитирующее другие источники, скрывают сердцевину, где воображение слетает с катушек, нимало не заботясь о словах, пытающихся оградить его, направить в колею. Чудовища выглядывают с регулярностью вроде бы заслуженной с учетом видео из первой экспедиции, но, пожалуй, не в том направлении. В какой-то момент Контроль просто бросил читать. Это было в разделе, где Уитби описывал границу как «невидимую кожу» и рассуждал, что те, кто пытается пройти сквозь нее, не пользуясь дверью, навечно застревают в обширной протяженности инопростран-ства. Хотя шаги, которыми Уитби подобрался к этому месту — или времени, — казались трезвыми и отмеренными.

Опять же, Лаури. Контроль спросил Чейни на стоянке и о нем, но Чейни, вопреки обычаю, нахмурился. «Лаури? Вернуться сюда? Не сейчас. Да и никогда, думаю». Почему? Пауза, будто шорох помех переключения линии. «Ну, он контуженный. Повидал такого, чего никому из нас, надеюсь, не доведется никогда. Не может приблизиться, не может уйти прочь. Можно сказать, он подгадал подходящую дистанцию». Лаури, ткущий тенета заклинаний, наговоров, чего угодно, только бы покрепче отгородиться от Зоны Икс, потому что и забыть тоже не в силах. Чувствуя потребность видеть, но слишком боясь посмотреть. Дистанция Уитби куда короче, его петушиное слово куда утробнее.

По контрасту, все непрестанные, неугомонные записки директрисы были степенны, практичны, бесстрастны, и все же под конец — когда он заказывал пива, чтобы отполировать первую стопку и легче накатить вторую, — они стали на самом деле бессодержательными, а то и бессмысленными, быть может, столь же бесполезными, как терруар Уитби, и ни черта не объяснят, потому что равноценны какой-то религии, потому что даже при всем ее дополнительном контексте, директриса, насколько мог он судить, так и не нашла ответа.

Прохрипел заказ следующей стопки.

Уж такова, наверное, его планида — каталогизировать чужие записки и творить собственные, неустанно и безрезультатно. Отрастить брюшко и жениться на местной жительнице, однажды уже побывавшей замужем. Растить вместе детей в Хедли, сына и дочь, а по выходным душой и телом быть вместе с семьей, чтобы работа была лишь отдаленным воспоминанием, лежащим за стеной, прозванной понедельником. Стариться вместе в Хедли, работая в Южном пределе от звонка до звонка и подсчитывая годы, месяцы и дни до пенсии. Ему вручат золотые часы и похлопают по спине, а колени у него к тому времени будут совсем убиты от всей этой беготни трусцой, так что он будет сидеть, поблескивая плешью.

И он все так же не будет знать, как быть с Уитби. И все так же тосковать по биологу. И, возможно, так и не знать, что же творится в Зоне Икс.