Петер Жолдош - Возвращение «Викинга»

Можно сейчас пристать к берегу, спрятаться в чаще и продолжить путь берегом. Но это отнимет больше времени, да и неизвестно, какие сюрпризы ждут нас в джунглях.

А лодку туземцы недурно сработали. Длинная, вырублена из одного ствола. Снаружи остругана. Видны следы топора. А внутри выжжена. Неплохо. Плоскоголовые еще тысячу лет до такого не додумаются. Интересно, рядом уживаются племена, принадлежащие к различным уровням развития. На дне лодки лежат три весла, пучок стрел, два копья с крючковатыми наконечниками. Даже черпак из высушенной оболочки какого-то крупного плода. Словом, молодцы. Но все равно мерзавцы…

Ного тоже рассматривает лодку с любопытством. И тут меня осенило: туземцы сделали нам прекрасный подарок! На плоту удобнее плыть, есть где поваляться, даже походить, чтобы размять затекшие конечности. Но лодка — это скорость! Выигрыш во времени! Более высокая управляемость!

Ного встретил мою идею без воодушевления. Учитывая его габариты, мы будем чувствовать себя стесненно. Да, но с этим придется примириться. Зато какая маневренность! На плоту мы боимся пристать к берегу главным образом из-за того, что в случае опасности нельзя быстро удрать. А на лодке два удара веслом — и мы уже вон где! Какие еще недостатки? Лодка неустойчива, особенно эта, без киля. Мой приятель должен будет сидеть прямо, как проглотивший шпагу. При любом неловком движении можно перевернуться. Но он же дикарь! У него врожденное чувство равновесия! Несмотря на громоздкость, он хорошо управляет своим телом!.. А чтобы придать большую устойчивость, мы переделаем ее в катамаран. У нас есть превосходные противовесы — бамбуковые стволы. Это мы сделаем позже, а сейчас надо быстро переместиться с плота на лодку и уйти подальше от этого места.

Я разрубил крепления плота, выбрал два наиболее подходящих ствола и привязал их по бортам лодки. Прекрасно! Лодка сразу стала меньше раскачиваться. В лодку положил несколько длинных жердей, «дерюгу», стрелы и луки, топоры, дубины — все свое имущество. Своего приятеля я усадил на нос, сам уселся на корму и взялся за весла. Река подхватила разрозненные стволы плота и потащила их вниз по течению. Вначале я греб не совсем уверенно, затем приспособился, и дело пошло на лад. Мы быстро обогнали плывущие по течению бамбуковые стволы. Надо признать: весла, изготовленные агрессивными туземцами, были лучше сделанных мною. Я не склонен умалять заслуги и достоинства даже самых лютых врагов.

Мы шли под веслами остаток дня и всю ночь. В сумерках из прибрежных зарослей выскользнули две лодки и устремились за нами. Близко не подходили и вскоре направились к берегу. В небе высыпало множество звезд. В прибрежных джунглях таилась темень, а на реке было достаточно светло. Я думал, что стволы, привязанные к лодке, будут замедлять ее скольжение, но ничего подобного — толкаемая вперед двумя парами весел, она все время сохраняла приличную скорость.

С каждым часом грести становилось все тяжелее. Хотелось бросить весла, откинуться на спину и уснуть. Я приказывал себе не останавливаться, потому что в каждом гребке пряталась маленькая доля нашего спасения. Набрав черпаком из реки, я пил теплую воду и остатки выливал на голову. Ного зачерпывал воду ладонью. Воду реки я сравнивал с чистой прохладной водой горных ручьев. Конечно, никакого сравнения.

Есть ли где-нибудь конец Большой Реке? Не течет ли она прямо к звездам? Тогда будем грести, пока не окажемся на Земле… Хорошо сказано. А спина моя онемела. Мышцы плечевого пояса сводит судорогой. В бедре ноет рана. Не пойму, где кончаются руки и начинаются весла…

Рассвет смахнул с неба огромной оранжевой метлой все звезды. Немножко осталось там, куда не дотянулась метла. Река в очередной раз отодвинула в стороны берега. С правой стороны холмы куда-то исчезли. Ландшафт приобрел новые черты. Хотя берега по-прежнему были оккупированы джунглями.

Стена джунглей по правому берегу оборвалась. Скорее всего, произошла встреча нашей Большой Реки с рекой поменьше. Так и оказалось. Воды реки-притока мощной струей врывались в лоно реки-матери и какое-то время катились параллельно, не смешиваясь. Эта напористая струя отодвинула лодку к противоположному берегу, и нам стоило немалых сил вернуть ее снова на середину реки.

Ного поворачивает ко мне лицо. В рассветных лучах она кажется фиолетовой маской с глубоко провалившимися глазами:

— Ного умрет, если не будет спать.

Я ни разу еще не видел моего приятеля выдохшимся. Еле губами шевелит. Лишнее подтверждение того, что он тоже человек.

— Отдохни, Ного. Я буду один грести и сторожить.

— Потом Гррего будет спать, а Ного толкать лодку.

— Хорошо!

Он заваливается назад, на спину. Через минуту рассветную тишину озвучил натужный храп. Сил у меня практически не осталось. Шевелю веслами механически и оправдываю себя — я ведь не железный! Пока Ного отдыхает, я буду смотреть за тем, чтобы лодка шла посреди реки. Нельзя же тратить больше, чем имеешь, — надорвешься и вообще будешь ни на что не годен. Меня охватывает сладостное оцепенение. Хорошо лежать, не двигаясь, и в то же время чувствуя, как тебя все дальше уносит река. Радует само ощущение движения, не требующее затрат твоих истощенных сил. Мы становимся маленькой частичкой Большой Реки и движемся, как и любая капелька в ее огромном зыбучем теле.

На востоке, из-за гребня далеких гор, цепляясь лучами за прозрачные полосы ранних облаков, карабкается на небо солнце. Темный лес горит ровным зеленым пламенем. Множество птиц, радуясь утру, кружится над рекой в прозрачно-голубом небе. Новое утро предвещает нам новый день. Ного лежит на дне лодки. Я вижу, что с ним происходит неладное. Его бьет безостановочная мелкая дрожь. В тот день, около полудня, нас нагнала туземная лодка. Она шла не вслед за нами, а левее, метров на тридцать. В лодке было человек пять. Разрисованные красными с синими полосами, они подняли луки. Собственно, луки подняли двое. Остальные делали угрожающие жесты и выкрикивали непонятные слова. Ного очнулся и потянулся за своей дубиной.

Может быть, потому, что мои нервы держались на пределе, я выстрелил первый. Стрела угодила в шею одного из лучников. Он захрипел и выронил лук в реку. Прежде чем они опомнились, я послал вторую стрелу, затем и третью. По-моему, ни одна не пролетела мимо цели. В их лодке поднялись крик и визг, они стали загребать влево, в сторону от нас. Так, наискосок, они ушли к берегу. Несколько их стрел на излете вошли в воду в пяти-шести метрах от нас.

После этого случая мы дня четыре, а, возможно, и пять, видели туземные лодки только вдали, у берегов. Река разлилась в этом месте на несколько миль, и ни одна лодка, кроме нашей, не шла по стрежню. Мы прошли широкий поворот к востоку, а через час-полтора берега вообще просматривались с трудом. Я пробую воду на вкус, предполагая, что на стыке с морем она приобретает соленый привкус. Я направляю лодку в сторону правого берега, чтобы не терять его из виду. Теперь солнце на востоке возникает из-за водного горизонта. Вода все еще пресная. Я до рези в глазах всматриваюсь в горизонт, боюсь пропустить тот угол, на котором берег реки превращается в берег моря.