Север Гансовский - Три шага к опасности (сборник)

Внезапно он ощутил неприятное жжение под мышками. В нескольких метрах от него полупрозрачные белесые ленты тянулись из глубины. Внизу был виден и медленно поднимающийся владелец этих длинных рук — студенистый шар с ярко-красным гребнем.

Тропическая медуза. Физалия!

Он дернулся назад, оглянулся. Черепаха исчезла, а за его спиной колыхалась новая гроздь щупальцев. Стало жечь и за ушами — он понял, что яд проникает в воду. Надо было выбираться, но, глянув в сторону берега, Лех увидел, что все пространство между ним и рифами покрылось рядами красных гребней. Щупальца ближайшей медузы, колеблемые ветром, приближались. Лех попробовал оттолкнуть одно ножом. Охотно, не оказывая сопротивления, оно развалилось, и через полминуты уже несколько кусков плавало возле него. А все новые и новые животные поднимались со дна. Он попал в центр огромного скопища физалий. Все кругом пестрело красными и синими гребнями, и от каждого уходили вниз щупальца, как стропы парашюта.

Чесалось все тело. Он уже не пытался отталкивать неумолимо приближающиеся ленты, понимая, что отдельные куски, ничем не связанные, становятся еще опаснее. В отчаянии набрал воздуха и пошел отвесно ко дну, как в узкий колодец. Щупальца кончились, он поплыл под зеленой бахромой, через минуту почувствовал, что больше не может, ринулся наверх. Качались кровавые гребни, до края скопища было далеко, и этот путь уводил все дальше от берега. Но выбирать было не из чего. Лех нырял, судорожно проплывал несколько десятков метров под смертоносными стропами, выныривал по колеблющимся туннелям и снова погружался. Наконец гребни стали редеть на поверхности, он отплыл еще мористее и лег на спину отдохнуть.

Солнце шло к зениту, ему пришло в голову, что уже вовсю идет отлив, которого он не сумеет преодолеть.

Высунулся сколько мог из воды, дождался, пока его взнесло на гребень, и увидел… только гладкую стену ближайшего водяного вала. Его уже слишком далеко унесло от острова. Снова и снова он поднимался на волнах и только единственный раз смог уловить на горизонте тонкую исчезающую полоску. Тогда он понял, что погибнет, но эта мысль не вызвала у него страха. Ну ладно, подумал он, ведь это не означает конца всего и всех. Будут жить его товарищи. У Ви родится сын. Поселок расширится, станет городом. И никогда-никогда у них не получится так, что машины отберут у человека труд и ему нечем будет заниматься на земле. И никогда они не позволят одним губить, оглуплять «усилителями» других, подменяя жизнь пустыми снами… Ему стало теплее при мысли, что друзья сегодня еще не начнут беспокоиться о нем. Просто решат, что он задержался у приятеля, и горькое понимание случившегося придет к ним только через восемнадцать — двадцать часов.

Журчала вода, круг неба простирался над его головой — синего в центре, голубеющего по краям. Его вдруг осенило: не будет ли это предательством, если он сдастся просто так. Конечно, шансы на спасение ничтожны, равны нулю. Но бесчестно по отношению к Ви, Пмоису и тем другим, не дошедшим, бросить себя полностью на волю волн. Если он станет плыть к острову все время, что длится отлив, его все же отнесет не так далеко.

Страшно сделалось при мысли об отчаянной борьбе, которой будут заполнены последние часы его жизни. Но делать было нечего. Лех глубоко вздохнул несколько раз, перевернулся на живот и поплыл брассом, экономя силы, делая мощный толчок ногами и подолгу скользя. Однако как он ни старался не напрягаться, через час начали болеть плечи, и каждый новый гребок руками давался все труднее.

Однообразно накатывали водяные валы, несоизмеримыми с их мощью казались собственные усилия. Он заставил себя думать о другом, принялся вспоминать последнюю встречу с тигриным и то, как они двигались через пустыню, захватив мотоцикл.

Тогда главную трудность составило то, что по обеим сторонам дороги джунгли были расчищены и негде было спрятаться. Они положили Микки на повороте, чтоб он свистел, когда покажется машина с одним, не более, пассажиром. Сами легли метрах в ста от механика, а напротив, в канавке, притаилась Ви. Увидев подходящий объект, Микки должен был дать сигнал, и предполагалось, что Ви встанет и поднимет руку. Трижды проходили машины, Микки не свистел. Оказалось, что свиста просто не было слышно. Тогда все передвинулись ближе к механику. Совсем стемнело, взошла луна, машины как вымерли. В мучительном напряжении прошел час, и только на исходе второго механик дал сигнал. Ви мгновенно встала. Одинокая фара показалась из-за поворота, мотоцикл остановился, двое в черной одежде повернулись к Ви. И в тот же миг Лех, подбежав, покатился по земле вместе с пассажиром из коляски. Он уже начал одолевать и вдруг при тусклом свете лупы увидел продолговатые глаза с точечкой-зрачком. Он, тигриный!.. И очутился внизу. Мужчина, держа его за горло, второй рукой рвал с пояса пистолет. Лех кулаком — откуда такая сила взялась — ударил его в висок. Тот охнул, осел. Лех схватил камень с земли, принялся молотить. И это было возмездие, конец того пути, который начался еще в городе на площади, тянулся через океан, усталость, боль, голод. Как будто сошлись две разные линии жизни — обе под током — и произошла вспышка…

Большая волна захлестнула Леха, он захлебнулся, вынырнул, отфыркиваясь, и подумал: а все-таки плыву. Солнце переместилось назад, за затылок. Не чувствовались ни руки, ни ноги, и не мускульного, а волевого усилия требовали гребки. Мышцам стало легко, по ужасно, непереносимо трудно сделалось в уме приказывать себе плыть дальше. Опять он заставил себя отвлечься, принялся вспоминать прошлое.

…Они бредут по пустыне уже второй день. Местность повышается к югу, начинаются барханы. Если кто-нибудь останавливается на подъеме, бесшумно движущийся песок быстро и неумолимо засыпает до бедер. У Леха непрерывно стучит в висках от жары. Еще раньше Пмоис настоял на том, чтоб взять с собой большой кусок брезента из коляски сломавшегося мотоцикла — для паруса. Теперь они решают бросить его, но Марта поднимает и несет. До океана тридцать километров, но Пмоис не позволяет отдохнуть — еще двадцать четыре часа без воды прикончат их. Уже не стучит, а грохочет в висках. С вершины бархана открывается следующий, и нет ничего, кроме песка, яростного неба и безжалостного солнца. Лех бредет как в полусне и не сразу понимает, отчего все закричали и заторопились. Поднимает голову, видит впереди голубоватую поверхность воды. Все пятеро бегут к озеру, но оно отодвигается и исчезает. Мираж! Потом такие озерца мучают их через каждые полчаса. Порой на берегу можно различить даже птичьи следы, кромку пуха, черную твердую корочку там, где песок был мокрым и высох. Подходишь ближе, и опять пустыня. В шесть вечера все, не сговариваясь, ложатся на песок. Неподалеку голубеет миражное озерко. Марта встает, шатаясь, бредет к нему. Пмоис кричит, чтоб она не тратила сил, Марта нагибается, и остальные не верят глазам, когда брызги сверкают на солнце, и она поворачивает к ним ошеломленное влажное лицо…