Юлий Буркин - Бриллиантовый дождь

– Я тебе точно не кажусь, – отозвался Пол. – Скорее уж ты мне кажешься.

Джон махнул рукой, показывая, что данная тема ему по большому счету безразлична, и продолжал:

– Вообще-то все у нас тут круто получается. Трип есть трип. Макка, ты когда-нибудь сочинял в трипе?

– Спрашиваешь, – усмехнулся тот.

– То-то и оно, – кивнул Джон. – У меня сейчас песня появилась. Сразу вся – целиком. В жизни так не бывает. Сыграем? Может, запомню.

– Сыграем, – согласился Пол и обернулся к остальным: – А?

Джордж, который уже отрастил себе четыре лишних руки, развел всеми шестью, мол, а чего ж не сыграть. А Ринго, согласно кивая головой, уже что-то начал тихонько подстукивать по хэту тут же возникшей перед ним ударной установки.

В руках Джона вновь появилась гитара, и он заиграл перебором мягкий мажорный аккорд. Вступил бас Пола, откуда-то зазвучал орган, Джордж сделал чисто клэптоновский сольный риф… И Джон запел на мелодию, слегка напоминающую его же “Across The Universe”[47]:

– Всю субботу я учил язык дождя,Точки и тире в стекло не знали сна.В воскресенье мне едва хватило дняСлово «никогда» прочесть в слезах окна.

Любит он это оптимистическое словечко – «никогда»… Внезапно музыкальная картина изменилась, ритм стал рубленным, упругим, Джон завел припев:

– Но приходит понедельник,Почтальон несет газеты,Палачи спешат на смену,«Никогда», что значит это?

Никогда меня не встретишьИли никогда не бросишь?Палачи и почтальоныВсе в делах, у них не спросишь…

Раньше я не слышал эту песню… Впрочем, что тут удивительного, ведь виртуальный Джон сочинил ее прямо сейчас, а Джон реальный ее так и не написал…

– Никогда не станешь тем, чем хочешь стать,Никогда не будет так, как хочешь ты;Или все наоборот – спеши мечтать,Не обманут никогда тебя мечты?..

Хотя есть тут какая-то перекличка и с Ленноновским “Imagine”[48]. Что, вообще-то, тоже вполне естественно.

Потом был офигенный сольник, потом опять припев, пауза… И снова, как и в начале, осталась одна гитара Джона. И он закончил:

– Ночью стала льдом в моем окне вода,Так и не успев открыть, что ж «никогда».

А потом, выждав немного, пока окончательно угаснет звук, сказал:

– Клево. Так, – он указал пальцем на Петруччио, – ты что-то хотел сказать. Давай, пока мы слушаем. Так как ты являешься частью моих наркотических галлюцинаций, не думаю, конечно, что ты скажешь что-нибудь путнее. Но попробуй, попробуй. Скажи, например, когда мы, наконец, вернемся домой?

Петруччио поднялся и снова вышел к «Битлз».

– Видите ли, ребята, – сказал он. – Домой не получится…

– Ты уволен, – прервал его Джон. Но Петруччио упрямо продолжал:

– Вы теперь живете здесь. Сейчас – конец XXI века, это Россия.

– Снова в СССР, – с философским видом изрек Джордж.

– Меня это не устраивает, – покачал головой Джон. – Я сюда не просился. Впрочем, ерунда это всё. Очнусь я все равно дома.

– Видите ли, – снова сказал Петруччио, – вы не очнетесь. – В его голосе прозвучала трагическая нотка. – Вы – лишь копия настоящего Джона. Его личность скопирована в компьютер, и это и есть вы.

– В калькулятор? – нахмурился Джон.

– Типа того, – кивнул Петруччио.

– Привидится же такое, а? – испуганно протянул Ринго и быстро-быстро заморгал. – Как же так? Почему в калькулятор? Я и считать-то, как следует, не умею…

И тут рядом с ними материализовался лже-Козлыблин.

– Парни! – сказал он. – Хорош спорить. Вы ничего не поняли. Не слушайте этого придурка, он и сам ничего не понимает. Вы стали бессмертными, вы стали волшебниками! Весь мир у вас в руках, вы просто еще этого не поняли. Пойдемте, я вам все покажу.

«Битлз» переглянулись.

– Пойдемте, пойдемте, – настаивал лже-Козлыблин.

– А почему бы и нет? – пожал плечами Джон, обращаясь к остальным: – Человек с такой рожей должен быть хорошим продюсером.

– Тогда – за мной, – скомандовал Козлыблин: – раз, два, три!

Раздался хлопок, вспыхнуло бирюзовым неоновым светом угловатое облачко с оранжевой надписью внутри: «BOOM!!!», и вся эта братия исчезла. Кроме, конечно, Петруччио.

Зал молчал.

– Ну вот, – сказал Петруччио, как мне показалось, с откровенным облегчением. – Если хотите, я и вам все объясню.

Этакий универсальный объясняльщик.

Век Пик

Особого энтузиазма в связи с его предложением никто не высказал, но противиться тоже не стали. Никто не ушел. И Петруччио двинул обещанную мне еще в начале речь. Хотя, конечно же, это была совсем не та речь, которую он подготовил. Я привожу ее дословно, так как вовремя включил запись.

“Друзья, – начал Петруччио. – Несколько лет назад я организовал группу «Russian Soft Star’s Soul». Признаюсь, я и сам тогда не понимал, почему и зачем я это затеял. Я делал это так, словно мною руководил некто свыше, стремясь к цели ясной ему одному. Но вот, наконец, кажется и я понял, какова была эта высшая цель. «RSSS» – лишь навоз, на котором суждено было взрасти необычным, невероятным, но прекрасным цветам. Что уж говорить об этих цветах, если навоз для них – самая популярная сегодня в мире группа.

Почему именно мы? Да потому что в наших шкафах полно скелетов, и они не только не давали нам скучать, но и вовсю помогали нам двигаться к загадочной цели. Мы оказались в центре мира, а потому мы, как никто другой, имеем доступ ко всем самым продвинутым его технологиям. И наши возможности умножены на скорости нашего века, в котором каждый час – час пик.

Мы прошли по всей гамме, не оставив на своем хроматическом пути ни одной обиженной ноты. Мы пережили множество приключений, стали свидетелями многих чудес, и мы подошли к тому рубежу, когда человек возвращается к своей исконной сущности, становясь всесильным магом. И мы перешагнули этот рубеж. То, что вы видели сейчас – лишь первая ласточка новых великих чудес, которые ждут нас впереди. Первый шаг – возрождение великой музыки. За ним – возрождение великой цивилизации. И мы двинемся дальше!»

Никто ничего не понял. Но с точки зрения театральной режиссуры концовка вышла достойная. Народ захлопал. Однако Петруччио остановил нас жестом: «Хочу добавить. Обратите внимание на то, что этот прорыв через время и пространство сумели обеспечить «Мягкие Души», именно «Русской Звезды». И я горжусь этим».

Он поклонился.

«Так славься, славься на века великий подвиг Пятачка», – вспомнил я Винни-Пуха. И еще оттуда же: «Ты говорил здесь целый час, а не сказал ни то, ни сё…» Но я промолчал, решив прослушать все это на свежую голову. Да и вообще, кто я такой, чтобы критиковать Петруччио?