Мэрион Брэдли - Король-олень (Туманы Авалона - 3)

Моргейна обратилась к Уриенсу:

- Давай я положу тебе еды. Эта жареная свинина слишком жирная, тебе от нее станет нехорошо. Пшеничные пироги, пожалуй, могли пропитать мясной подливой. Ага, а вот замечательный тушеный кролик.

Она подозвала слугу с подносом ранних фруктов и взяла для супруга немного крыжовника и вишен.

- Держи - ты ведь их любишь.

- Ты так заботлива, Моргейна, - сказал Уриенс. Моргейна погладила мужа по руке. Ее труды не пропали даром; она заботилась об Уриенсе, следила за его здоровьем, вышивала ему нарядную одежду, а время от времени даже находила ему молодую женщину и давала мужу порцию настойки из трав, придававшей ему подобие истинно мужской энергичности. В результате Уриенс, совершенно уверенный в том, что жена его обожает, никогда не оспаривал ее решений и исполнял любое ее желание.

Пирующие уже успели разбиться на отдельные группы. Гости бродили между столами, лениво жевали сладости, требовали вина и эля и останавливались, чтобы поболтать с родичами и друзьями, которых видели лишь раз в году. Уриенс все еще возился с крыжовником - с зубами у него уже было неважно. Моргейна попросила позволения пойти побеседовать с родственницей.

- Конечно, дорогая! - прошамкал Уриенс. - Нужно будет, чтобы ты подстригла мне волосы, жена, - все соратники теперь стригутся коротко...

Моргейна погладила его по редким волосам.

- Ну что ты, дорогой! Думаю, такая прическа более уместна для твоего возраста. Ты же не хочешь выглядеть, словно мальчишка или монах?

"А кроме того, - подумалось ей, - у тебя этих волос так мало, что если их еще и подстричь, то лысина будет светиться через них не хуже маяка!"

- Вот посмотри, благородный Ланселет носит длинные волосы, и Гавейн тоже, и Гарет - а их ведь никто не назовет стариками...

- Ты, как всегда, права, - самодовольно согласился Уриенс. - Пожалуй, это наилучшая прическа для зрелых мужчин. Стрижка хороша лишь для мальчишек вроде Увейна.

И действительно, Увейн уже успел обрезать волосы в соответствии с новой модой, так, что они спускались лишь немного ниже ушей.

- Я смотрю, в волосах Ланселета тоже появилась седина. Все мы не молодеем, моя дорогая.

"Да ты уже был дедом, когда Ланселет только появился на свет!" сердито подумала Моргейна, но вслух пробормотала лишь, что все они уже не так молоды, как десять лет назад - истина, которую вряд ли кто-то сумел бы оспорить, - и отошла.

Все-таки Ланселет по-прежнему оставался прекраснейшим из мужчин, которых доводилось повидать Моргейне; по сравнению с ним даже лицо Акколона уже не казалось таким безупречным и правильным. Да, в его волосах и аккуратно подстриженной бороде действительно проглядывала седина, но глаза все так же светились улыбкой.

- Здравствуй, кузина.

Радушный тон Ланселета застал Моргейну врасплох. - "Да, пожалуй, Уриенс сказал правду: все мы не молодеем, и мало осталось тех, кто помнит времена нашей молодости", - подумала Моргейна. Ланселет обнял ее, и она почувствовала шелковистое прикосновение бороды к своей щеке.

- А Элейна здесь? - спросила Моргейна.

- Нет, она всего лишь три дня назад родила мне еще одну дочь. Элейна полагала, что роды случатся раньше и она достаточно оправится, чтобы поехать на праздник, - но это оказалась прекрасная крупная девочка, и она сама выбрала время для появления на свет. Мы ждали ее три недели назад!

- Сколько же у тебя уже детей, Ланс?

- Трое. Галахаду уже целых семь лет, а Нимуэ - пять. Я не так уж часто их вижу, но няньки говорят, что они весьма умны для своего возраста. А младшую Элейна решила назвать Гвенвифар, в честь королевы.

- Пожалуй, мне стоит съездить на север и навестить Элейну, - сказала Моргейна.

- Я уверен, что она тебе обрадуется. Ей там одиноко, - отозвался Ланселет.

Моргейна очень сомневалась, что Элейна так уж обрадуется ее появлению, но это касалось лишь их двоих. Ланселет взглянул в сторону возвышения; Гвенвифар как раз пригласила Изотту Корнуольскую сесть рядом с ней, пока Артур беседовал с герцогом Марком и его племянником.

- Ты знакома с этим молодым человеком, Друстаном? Он - прекрасный арфист; хотя, конечно, с Кевином ему не сравниться. Моргейна покачала головой.

- А Кевин будет играть на пиру?

- Я его не видел, - сказал Ланселет. - Королева не хотела, чтобы Кевин присутствовал на празднестве, - двор сделался слишком христианским для этого. Но Артур по-прежнему высоко ценит и его советы, и его музыку.

- Не сделался ли и ты христианином? - напрямик спросила его Моргейна.

- Хотел бы я им стать... - отозвался Ланселет со вздохом, идущим из самых глубин души. - Но их вера кажется мне чересчур простой - само это представление, что надо всего лишь верить, что Христос умер ради того, чтобы раз и навсегда искупить наши грехи. Я же слишком хорошо знаю правду... знаю, что мы проживаем жизнь за жизнью и что лишь мы сами в силах завершить те дела, которые некогда начали, и исправить причиненный нами вред. Здравый смысл просто не может допустить, что один человек, каким бы святым и благословенным он ни был, способен искупить грехи всех прочих людей, совершенных во всех их жизнях. Как иначе объяснить, почему одним людям дано все, а другим - очень мало? Нет, я думаю, что священники жестоко обманывают людей, когда уверяют, что могут беседовать с богом и от его имени прощать грехи. Как бы мне хотелось, чтобы это было правдой! Впрочем, некоторые священники действительно добрые и праведные люди.

- Я ни разу не встречала священника, который хотя бы отчасти сравнялся ученостью и добротой с Талиесином, - сказала Моргейна.

- Талиесин был человеком великой души, - отозвался Ланселет. Наверное, такой мудрости невозможно достичь за одну лишь жизнь, посвященную служению богам. Должно быть, он из тех людей, которые отдают этому служению сотни лет. В сравнении с ним Кевин столь же мало годится для роли мерлина, как мой малолетний сын - для того, чтобы занять трон Артура и повести войска в битву. Талиесин был так великодушен, что даже не ссорился со священниками, - он понимал, что они служат своему богу как могут и, возможно, много жизней спустя поймут, что их бог куда величественней, чем они думали. И я знаю, что он уважал их стремление сохранять целомудрие.

- Мне это кажется святотатством и отрицанием жизни, - сказала Моргейна. - И я знаю, что Вивиана тоже так считала.

"С чего вдруг я принялась спорить о религии именно с Ланселетом ?"

- Вивиана, как и Талиесин, принадлежала иному миру, иным временам, отозвался Ланселет. - То были дни великанов, а нам теперь остается обходиться тем, что мы имеем. Ты так похожа на нее, Моргейна...

Ланселет улыбнулся, и от его печальной улыбки у Моргейны защемило сердце. Когда-то он уже говорил ей нечто подобное... "Нет, это был сон, только я уже толком его не помню..." Ланселет же тем временем продолжил: