Елена Горбачевская - Не имей сто рублей...

Ближе к вечеру мои грустные размышления были прерваны «Виллисом», старательно пылившим по проселку. Высадив Бартона и Славика, он тут же развернулся, взял сменную команду бойцов и помчался к Черному озеру за Сережей и его хроноразведчиками. Не успели мы с Бартоном обменяться новостями, вернее, не успела я выслушать его, поскольку мне самой рассказывать было абсолютно нечего, разве что доложить статистику передвижения ворон по соснам за отчетный период времени, как автомобиль вернулся.

Почти на ходу из него выскочил довольный и счастливый Сережа. Глаза его светились тем особенным светом, как в те моменты, когда ему удавалось просчитать какой-нибудь сложный и интересный эффект, построить график, на который я реагировала всегда стандартно, по-мумбаюмбовски: «Ух, ты!» или утворить что-нибудь столь же нетривиальное и эпохальное. Они стояли все трое рядышком — Бартон в военной форме с полковничьими погонами, Сережа в спортивном костюме и Славик в своей немыслимой тенниске. Одногодки, которых разделяли года, жизни и события. Такие одинаковые в расцвете мужской красоты и силы и все же такие разные!

— Вот что мы имеем после дня наблюдений, — взял с места в карьер гениальный физик, лишь мельком взглянув на Славика и его вертящийся на рубашке теннисный мячик. — Сопоставляя с данными вчерашних наблюдений, мы получили следующие результаты. Несколько раз наши экспедиции обнаруживали бумажки с номерами, оставленными вчера. При этом на них, бумажках, были следы дождя, животных, так что можно предположить, что в других периодах времени, связанных через «дырку» с текущим, время изменяется таким же линейным способом. Таким образом получается, в определенное время здесь мы можем попасть только в определенный период, «участок» другого времени. То есть, к примеру, проходя через «дырку» в интервале с восьми утра до половины девятого, мы попадаем в период, помеченный №1 и так далее.

И он тщательно перечислил все «участки» времени, в которые попадали экспедиции. Получилось четырнадцать таких периодов с зарегистрированной длительностью от получаса до полутора часов. Неисследованными остались только ночные часы, но оставшиеся разведчики получили задание как раз их и исследовать.

— Но, пожалуй, самое интересное состоит в том, что удалось установить такой факт, что реакция этого провала является абсолютно инвариантной по отношению к направлению движения!

— Простите? — Бартон на удивление стойко держался. А ведь Сережка не знал, что до этого его полдня грузил непонятными терминами Славик.

— То есть мы сначала думали, что при пересечении зоны тумана в одном направлении происходит перемещение во времени в одну сторону, а в противоположном — в другую. Ничего подобного! Независимо от того, с какой стороны заходишь в туман, попадаешь в один и тот же промежуток времени. Один раз зашел — попал в смежный в данный момент участок времени, второй раз зашел — вернулся обратно, а в каком направлении ты при этом движешься, оказывается не важно.

— А, теперь понятно.

— И вот еще что, — продолжал Сережа. — Похоже, что время суток в каждом из сообщающихся участков совпадает. Я, конечно, не могу сказать точно, нет соответствующего оборудования, но, судя по высоте Солнца, похоже, что так оно и есть. Да, совсем забыл сказать. Я взял на себя некоторую смелость и на каждом таком временном участке кроме бумажек с номерами распорядился прикрепить записку «Портной, ожидай здесь в…» с точным указанием времени наших экспедиций. Может быть, это что-то даст.

— Рискованно, конечно… — размышлял вслух Бартон. — Но, пожалуй, другого выхода нет.

— В те периоды, в которые я сначала не догадался класть записки для «Портного», нужно будет положить завтра, я распорядился, — закончил Сережа.

— А почему у Вас получились такие значительные промежутки между периодами — пятнадцать, двадцать минут? — спросил полковник.

— Я попросту решил не рисковать. Ведь если идти практически на стыке двух временных участков, то можно, находясь в тумане даже не более минуты, застрять в другом времени. То есть получится так, что активность участка №3 заканчивается, но из 44-го года человек успевает попасть туда, в участок №3. А пока он возвращается, то все уже меняется, активен участок №4, и куда при этом попадет исследователь, никому не известно. Я даже разработал специальную инструкцию на этот случай. Каждый боец должен действовать так: при попадании на время перехода «участков» он при возвращении попадает не в 44-й, на базу своих товарищей, а в совершенно другое место. В этом случае он должен немедленно вернуться обратно, то есть попасть в исследуемый «участок» и выждать на нем почти сутки до времени следующей его активизации, и тогда уже пытаться вернуться на базу.

— Толково! — отозвался Бартон.

— По счастью, этой инструкцией пока никому воспользоваться не пришлось. А нам с тобой, — обратился Сережа ко мне, — стоило бы вспомнить, в котором часу мы сунулись в этот проклятый туман.

Сделав умное лицо, я стала думать да прикидывать, в котором часу мы встали в тот злополучный день, сколько времени занял у нас завтрак и все такое прочее. Бартон со Славиком отошли в уголок к столу, а несколько человек продолжали толочься, обсуждая Сережин «доклад». И вдруг снова накатило уже почти забытое ощущение изменения восприятия, изменения самой себя. Все предметы будто взмыли вверх, а в ноздри ударил жуткий звериный запах. Естественно, я тут посмотрела на Сережу.

Неотразим он был, что называется, ни в одной луже!

Коренастое туловище, бочкообразная грудь, коротенькие кривые ноги, зато руки — словно узловатые древесные ветки. Грязные растрепанные полуседые космы свисают ниже плеч, а лица практически не видно из-за седой бороды. Только надбровный валик торчит. Впрочем, лоб у моего солнышка и в обычном виде слегка смахивал на неандертальский, но во всем остальном будущий нобелевский лауреат был просто великолепен! Надо ли добавлять, что облачен он был в самые что ни на есть натуральные меха. Правда, кое-где подпаленные, протертые и замызганные. Ну, и штаны на такие вот ножки надеть не помешало бы.

И тут же я с ужасом подумала, что если и отличаюсь по своему внешнему виду от мужа, так только в худшую сторону! Этакая первобытно-ископаемая бабка Ежка. Ужас-то какой! Так ведь на мне и одежды — что кот наплакал, а тут — толпа мужиков и в придачу Бартон! Бочком-рачком, я кое-как ретировалась в самый дальний и темный угол землянки. От греха подальше.

Правда, напрасно я так переживала из-за отсутствия одежды. Поскольку при ближайшем рассмотрении те, с позволения сказать, «формы», что свисали многочисленными складками и просвечивали сквозь вонючие шкуры, вряд ли смогли бы соблазнить даже некрофила. Да, пожалуй, со времен неолита продолжительность жизни заметно возросла, и в тридцать с небольшим старость маячит смутным призраком с выпавшими зубами все еще где-то далеко впереди.