Рэй Брэдбери - Темный карнавал (сборник)

– Да это минутное дело, – проговорила любимая спутница жизни дяди Эйнара.

– Я отказываюсь, – сказал дядя. – Отказаться – дело и вовсе секундное.

– Я все утро трудилась как проклятая. – Жена потерла свою стройную спину. – А ты и помочь не хочешь? Уже и погромыхивает, вот-вот ливень начнется.

– Пусть начнется, – угрюмо возразил Эйнар. – Не подставлять же мне себя под молнии, только чтобы высушить твое белье.

– Но ты ведь такой проворный, – улещала его жена. – И не заметишь, как сделаешь.

– Повторяю: я отказываюсь. – Огромные брезентовые крылья нервно шуршали за его негодующей спиной.

Жена дала ему тонкую веревку со свежевыстиранным бельем – сотня предметов. Дядя Эйнар покрутил веревку в руках; на его лице было написано отвращение.

– Так вот до чего дошло, – пробормотал он горестным тоном. – Вот до чего, вот до чего. – На глазах у него выступили злые, едкие слезы.

– Не хнычь, а то снова его промочишь. Ну, поднимайся, сделай круг, и вся недолга.

– Сделай круг, – передразнил он голосом низким, замогильным и смертельно обиженным. – А дождь, а ливень – это ладно, это пусть!

– Если б на дворе было солнечно, я бы не просила, – резонно заметила жена. – Если ты откажешься, вся моя стирка пойдет коту под хвост. Придется развесить белье по всему дому…

Это заставило дядю Эйнара решиться. Что он смертельно ненавидел, так это гирлянды белья, от которых в доме нет проходу, только и кланяйся им на каждом шагу. Он подпрыгнул. Шумно расправил огромные зеленые крылья.

– Но только до ограды у выгона, – оговорил он.

– Отличненько! – Жена рассмеялась от облегчения.

Разворот: прыжок, как на пружине, и крылья, ласково жующие прохладный воздух. Гигантской петлей потянулась от дома над полями веревка, затряслось мелкой дрожью, роняя капли, белье, и растворилась в воздушном потоке последняя влага, и произошло это все быстрее, чем вы бы выговорили: «У дядюшки Эйнара есть зеленые крылья!»

– Лови!

Спустя минуту он вернулся, и сухое, как попкорн, белье легло на чистые одеяла, разостланные женой на месте приземления.

– Спасибо, дорогуша! – крикнула жена.

– Угу! – отозвался он, нырнул под яблоню и застыл там в задумчивости.

Красивые, шелковистые крылья дядюшки Эйнара висели у него за спиной, как паруса цвета морской волны, и громко шуршали, стоило ему чихнуть или резко обернуться. Он был одним из немногих представителей семейства, чьи таланты были у всех на виду. Прочая родня (родные и двоюродные братья, племянники), обитавшая по мелким городкам в разных концах земли, владела всякими фокусами, недоступными глазу, или обладала особой сноровистостью пальцев или зубов, умела летать по воздуху в образе сухого листа или бегать по лесам в образе волка. И им простые смертные были не очень страшны. Не то что человеку с большими зелеными крыльями.

Нельзя сказать, что он не любил свои крылья. Ничего подобного. В молодости он имел обыкновение летать по ночам. Ночь – самое то время, чтобы разгуляться обладателю крыльев. День таит в себе опасность – всегда таил и будет таить, но ночью… ах, ночью пари сколько хочешь над дальними странами и морями. Совершенно безопасно. Это был сплошной восторг.

Но теперь он не мог летать по ночам.

Несколько лет назад, после очередного Возвращения (члены Семьи собирались в Меллин-Тауне, Иллинойс), изрядно нагрузившись благородным алым вином, дядюшка Эйнар летел домой, на один из европейских горных перевалов. «Ничего со мной не случится», – бормотал он заплетающимся языком на долгом пути под утренними звездами, над холмами, что грезили о луне. И тут за Меллин-Тауном грянул гром небесный…

Опора линии электропередачи.

Попалась птичка! Адский жар! Фонтан синих искр, молотящий в лицо. Отчаянно дернув крыльями, он вырвался из плена проводов и упал.

И шлепнулся на залитый лунным светом луг под опорой, как толстая телефонная книга, которую кто-то вышвырнул в окошко.

Рано утром дядя Эйнар встал, мощно отряхивая сырые от росы крылья. Было еще темно. Только на восточном горизонте показалась тусклая полоска рассвета. Скоро она нальется солнцем, и тогда не полетаешь. Оставалось только спрятаться в лесу и дождаться в самой чаще, пока не наступит ночь и крылья в небе станут незаметны.

Тогда он и познакомился со своей женой.

В тот день (на редкость теплый для 1 ноября в Иллинойсе) хорошенькая юная Брунилла Уэксли вышла подоить потерявшуюся корову; с серебряным ведерком в руках пробираясь в чащу, она обращала к невидимой корове умную речь: не пора ли, мол, вернуться домой, пока не треснуло разбухшее вымя. В том, что корова, когда ей в самом деле приспичит подоиться, сама найдет дорогу, сомневаться не приходилось, однако это волновало Бруниллу Уэксли меньше всего. Корова была подходящим предлогом, чтобы побродить по лесу, подуть на чертополох, пожевать одуванчики, чем Брунилла и занималась, когда ей на пути попался дядюшка Эйнар.

Спящий под кустом, он походил на человека, соорудившего себе зеленое прикрытие.

– О, – сказала Брунилла, волнуясь. – Человек в палатке.

Дядя Эйнар пробудился. Палатка распустилась у него за спиной большим зеленым веером.

– О, – сказала Брунилла, искательница коровы. – Человек с крыльями.

Именно так она отнеслась к этой встрече. Ну да, Брунилла удивилась, но ей ни разу в жизни никто не причинял вреда, и поэтому она ничего не боялась, а между тем встреча с крылатым человеком была приключением, которым можно гордиться. Завязался разговор, и через какой-нибудь час они почувствовали себя старыми друзьями, а через два часа Брунилла уже не вспоминала о его крыльях. А дядя Эйнар, слово за слово, признался, что привело его в лес.

– Да, я заметила, вид у вас побитый, – кивнула Брунилла. – Правое крыло выглядит совсем неважно. Давайте я отведу вас к себе и поправлю его. Так или иначе до Европы на нем не долетишь. Да и кому в наши дни хочется жить в Европе?

Поблагодарив ее за предложение, дядя Эйнар усомнился, что сможет его принять.

– Но я живу одна, – заверила Брунилла. – Я ведь такая уродина, сами видите.

Дядя Эйнар со всей решительностью опроверг ее слова.

– Вы очень любезны, – последовал ответ, – но это так, и нечего себя обманывать. Родители у меня умерли, я – единственная владелица фермы, большой фермы, Меллин-Таун довольно далеко, словом перемолвиться не с кем, а хочется.

И она ничуть его не боится? – спросил он.

– Скорее завидую и горжусь знакомством. Можно? – Она почтительно, не без зависти, погладила большие зеленые мембраны.

Он вздрогнул от прикосновения и закусил язык.

После этого ему ничего не оставалось, кроме как пойти к ней в дом, чтобы приложить мазь к синяку и ожогу – ой, под самым глазом!