В. Бирюк - Урбанизатор

Я уже говорил: победа — как эмиграция — способ сменить одни проблемы на другие.

Так что, когда обоз тронулся — я обрадовался чрезвычайно. Завалился в санки, Курт — под бок, и придавил. Не Курта — ухо своё. Минуток эдак… много.

Потом — заскучал. Ну сколько ж можно спать!

То расстояние, которое мы проскочили на лыжах меньше, чем за сутки, обоз идёт пять дней. Потому как лошадушки… по лыжне не ходят, дурости моих гридней не имеют. Ребята уже подговаривали меня снова… побегать.

И — подговорили.

Зимняя охота на медведя. Это… очень эмоциональное занятие. Как встали вокруг берлоги — мужики только на мате разговаривают. Другими словами… тяжело выразить.

Охотничий участок у медведя — от 100 до 400 км. кв. Летом за ним бегать… Летом медведя берут на приваду. На тушу коровы. Как он бурёнку «сложил» — всё, садись в засаду, вернее всего — придёт доедать.

Зимой самому к нему надо идти. У медведей бывают излюбленные места зимовок, куда они собираются год от года с целой округи. Очень многие звери стягиваются на зиму к берегам Волги: здесь и рельеф подходящий, и пропитание добыть легче.

Угро-финны их не бьют — тотем, общий предок. Убить медведя — святотатство. Я уже русскую частушку вспоминал:

«Уж медведь, ты мой батюшка».

Конечно, бывает, что и «батюшку» убивают. Тогда нужно делать кучу ритуалов, вымаливать прощение у «духа хозяина леса». Поедание медвежатины считается сродни людоедству. Русский православный «Устав церковный» — прямо запрещает.

Тот, кто видел освежёванную медведицу… несколько иначе смотрит и на человеческих женщин.

Короче:

— Могута, а где здесь ближайшая медвежья берлога?

— Эта… ну… тама… вроде…

Найти зимой медвежью берлогу — серьёзная задача даже для опытного охотника. Самцы вообще бывают неприхотливы — под корчажину зароется, бросит пару охапок старой травы и листьев и туда завалится. Иной мишка просто к дереву привалится спиной и ждет, когда его снегом занесет.

А вот медведицы ради медвежат стараются. Мы потом в одну такую берлогу залезли — как горница обустроена. Пол выстлан мелко нарванными сухими еловыми ветками, травой типа осоки. Медведица её нарежет, в комки скатает, заранее высушит — чтоб в берлоге не запрела.

Медведица роет берлогу аккуратно, вход — «чело» — оставляет маленький, только чтобы голова пролезла. Когда она заходит в берлогу — эту дыру затыкает сухой травой. У вырытой берлоги никогда нет земли — куда медведи ее убирают и как — никто не знает.

Бывают и самцы хозяйственные. Попался нам один такой. Хорошо устроился: четыре упавших ели на ветровале толщиной в здоровую руку каждая, полностью накрыты снегом — идеальная крыша!

Тут тебе, и тщательно подгрызенные стены (чтобы ни один сучок в бок не упирался!), и вырытая яма — куда толстое брюхо положить, и натасканная подстилка (сухая трава, еловые ветки, листья), чтобы тепло и мягко лежать. Медведь был — ответственный и основательный, не поленился осенью — зимний дом себе соорудить! А с каким настырным упорством косолапый грыз толстые еловые стволы в тех местах, где ему было тесно лежать и пролазить. Не хуже бобра! Некоторые участки сгрызены аж на 6–8 см прочнейшей древесины. Все ради комфорта!

Внутри я поместился целиком и чувствовал себя очень даже уютно. Если бы была подушка и теплое одеяло — остался бы здесь зимовать.

«зевну, укроюсь с головою,будильник заведу на март…»

Мы бы сами не нашли этих берлог — местные указали.

Ну, вот — пришли, вот — дырка, вот жердь — сунуть и по-шерудить. Мишка зимой не впадает в спячку — не суслик. Температура тела снижается незначительно, особое состояние — «зимний сон». Выходит из него — быстро. Активен сразу. Сейчас мы туда слегу сунем, он оттуда выскочит и… И чего мы делать будем?

Не, ребята, все эти понты — да я…! да мы…! крутые как варёные яйца!.. шапку — в морду, ножик — в сердце… принять на рогатину… Это в кино хорошо. В реале, даже с жаканом в тулке или ижевке… Да хоть с карабином!

«Охотник выстрелил — осечка. Медведица к нему подскочила, неуловимым движением лапы выхватила ружье и повалила охотника на землю. Спасла его преданная собака — бросалась на медведицу, пока та не ушла.

„Когда она через меня перепрыгнула, я увидел, как в закатных лучах красиво переливается мех на ее животе“, — рассказывал потом охотник».

Я, конечно, эстет. Где-то в душе. Где-то очень глубоко. Потому что в такой ситуации… заметить и оценить: «в закатных лучах красиво переливается мех»… не думаю.

Молодёжь рвётся вперёд, а Могута вздыхает:

— Как-то оно будет…?

Медведю целят в грудь, шею или под лопатку — куда удобнее. В голову — бесполезно. У него череп конусообразный, кость толстая. Пуля пройдет по касательной и урона зверю не нанесет. Стреляют из гладкоствольного оружия с 30–50 метров, из нарезного — до 100 метров.

Всё понятно? Мои блочные луки по скорости стрелы отстают от гладкоствольного в 2–3 раза. Дистанция — метров 10–15 — не больше. Они однозарядные и их надо натягивать. Это не курком щёлкнуть. Вылетает эта зверюга из берлоги… неизвестно когда — иногда несколько минут приходиться шебуршить. И очень быстро. Как скаковая лошадь. Всё это в лесу. Где он на два десятка шагов отскочил — ты его стрелой уже не возьмёшь — деревья мешают.

Я бы… не пошёл. А вспоминая, как «Велесов медведь» нас по болоту гонял… как он тогда мою подмышку вынюхивал… Да нафига нам и мясо его и шкура?! Обойдёмся! Местные набьют и сами принесут…

Стоп. Местные — медведей не бьют. Так что — дело не в медведях.

Первого взяли как на уроке. Он выскочил, кинулся в сторону, поймал аж 4 стрелы в левый бок. После этого — успокоился настолько, что смогли добить. Второго Могута чётко на рогатину в брюхо поймал. А вот третий раз…

Я — дурак. Уже говорил? Ну, извините. Но когда личный «бздынь» пролетает так близко… «Ах, повторяйте-повторяйте!».

«Не думай-ка о бздынях свысока.Наступит время — сам поймёшь наверное.Ревут они, как мишки у вискаБздынения, бздынения, бздынения…»

Встал с рогатиной перед входом, парнишка там, в берлоге, жердью потыкал, отскакивает, весь… «в порыве страсти». Орёт:

— Лезет! Вылезает! Башку видел!

А нет — никого.

Тишина.

Нервишки… тусуют картишки.

Я уже и рожно поближе к этому… «челу».

Тут он и выскочил.

Как-то… очень быстро.

То — тихо, тёмная дырка в снегу. То — раз — морда оскаленная! Два — лёгкий толчок в руку, по ратовищу рогатины. Три — рёв. Охренительный. Четыре — рогатина у меня из рук… ф-р-р-р… Куда-то в бок. Пять… Вы под автомобиль на полном ходу попадали? — Ага. Сносит. Чисто по механике. Недолгий полёт тушкой в сторону. Шесть — я лежу на спине, на мне — туша, перед лицом — морда. Семь — морда ревёт. Страшно. По-зверски. И — улетает. Куда-то. А меня отшвыривает в другую сторону… моя взбесившаяся одежда. Восемь — орут все. Причём медведь — на два голоса. Девять — треск в лесу удаляется, и вдруг переходит в страшный, но — недолгий рёв. Там, вдалеке. Десять — рёв медведя раздаётся где-то рядом, в двух шагах. Одиннадцать — и переходит в жалобный скулёж, вперемешку с изумлёнными матюками. Двенадцать — меня вытаскивают из снега и утирают личико.