Василий Головачев - Черное время

– Страшно, черт побери!

– Ничего уже нельзя вернуть.

– Да я не об этом. Странно, что мы пошли против…

– Заткнись! Потом поговорим. Возможно, мы делаем большую глупость.

– Если уж что и делать, – хохотнул Герхард, – то как раз большую глупость. Отец теории относительности говорил, что существуют две бесконечности – Вселенная и глупость, но при этом он не был уверен в бесконечности…

– Глупости?

– Вселенной.

– Черт с ним, он жил в другое время, и у него были свои тараканы в голове. Начинаем?

Маттер потер вспотевшие ладони.

– Начинаем!

– Внимание! – повысил голос Ландсберг. – Запуск!

Связка тростинок «пакмака», освещенная прожектором спейсера «Конунг», пришла в движение, начала падать в струящееся марево эйнсофа. А вслед за ним вдруг метнулась неизвестно откуда взявшаяся искорка, то пропадающая, то возникающая вновь.

– Что это?! – удивился Маттер. – Ты еще один зонд решил запустить?

– Увеличение! – бросил оператору озадаченный Ландсберг.

Вариатор вырезал колечко в общем поле изображения, развернул с увеличением в два десятка раз.

– Богоид! – ахнул Маттер.

– Глазастый! – глухо проговорил Ландсберг. – Какого рожна ему здесь надо?

– В свое время Клим Мальгин говорил, что богоид представляет собой нечто вроде контролера вселенской службы безопасности. С другой стороны, это реализованный орилоунами принцип оптимизации высокоэнергетических процессов. Он всегда появляется в тех местах, где предполагается некое нарушение энергоинформационной стабильности вакуума.

– Мы наблюдали за ним не один раз… и ничего особенного не случалось.

– Может быть, не случится и нынче.

– Может быть? Значит, ты не уверен в своих теоретических предпосылках развертки нового «стринга»?

– Я не минер, могу ошибаться поэтому не один раз.

– Давай остановим эксперимент.

– Поздно.

«Пакмак» с грузом разнокалиберных взрывных устройств и с чашей «суперструны» на борту вонзился в черный зрачок эйнсофа, пропал из глаз. Его видеокамеры, показывающие до этого момента приближающийся вихрь свечения и пульсирующую черную сферу, мгновенно перестали передавать изображение, словно их отключили. Перестали передавать информацию и разнообразные датчики полей и излучений. Впрочем, такое случалось каждый раз, как только аппараты землян пересекали некую границу – горизонт эйнсофа, из-под которого не мог вырваться ни один электромагнитный сигнал. В этом плане эйнсоф ничем не отличался от черной дыры, гравитация которой удерживала внутри сингулярности даже лучи света. Хотя черной дырой эйнсоф не был, и его физическая «жадность» имела другую причину.

Начался отсчет времени с момента исчезновения «пакмака».

На цифре «девять» маленькая черная точка над поверхностью Меркурия внезапно увеличилась в размерах, стремительно распухла, поглощая видеозонды самого близкого пояса наблюдения. Непонятная ударная волна, «качнувшая» даже вакуум, прянула от эйнсофа во все стороны, так что сбились с орбит и траекторий практически все сооружения людей, в том числе и станция «Марго-2».

А затем началось феерическое светопреставление, описать которое человеческий язык мог только приближенно.

Гигантская – до шестисот километров в диаметре! – сфера вскипела черными фонтанами. Каждый фонтан достиг высоты в сто и более километров, испустил яркий луч – преимущественно синего цвета. Сфера на несколько мгновений превратилась в подобие елочной игрушки и… лопнула! Космос над Меркурием засверкал, словно некий гигант устроил для наблюдателей красочный фейерверк.

Но это было еще не все.

Шары света унеслись в пространство, сбивая по пути аппараты людей, погасли.

Эйнсоф сжался в необычную ажурную трубу, из торцов которой ударили два призрачно-фиолетовых луча, а по этим лучам, как по струнам, заскользили один за другим черные шары, один меньше другого. Один луч вонзился в поверхность Меркурия, проделывая в его породах глубокую дыру. Второй достиг Солнца, утонул в невообразимо плотном сиянии фотосферы.

Луч, упиравшийся в горный рельеф Меркурия, истончился, втянулся в цилиндр, который начал сокращаться и трансформироваться в шар. Затем этот шар заскользил по лучу вверх – впечатление складывалось такое, будто он был мячиком, а луч резинкой, – и скачком метнулся на «резинке» к Солнцу! А вместе с ним прекратился и гравитационно-электромагнитный шторм, ломающий земную технику в окрестностях Меркурия.

Несколько секунд в эфире царила полная тишина.

Потом на уши руководителей эксперимента обрушился шквал голосов:

– Он исчез!

– Эйнсоф улетел!

– Тревога спасательному флоту! Разрушены станции «Олма» и «АСТ»! Требуется помощь!

– Мы падаем!

– У нас взорвался генератор!

– Прошу помощи!

– Есть жертвы!

– SOS! Мы не продержимся больше пяти минут!..

– Боже мой! – проговорил Маттер дрожащим голосом. – Я не подумал, что он начнет «отстегивать» лишние измерения…

– Эйнсоф исчез? – со странной надеждой в голосе осведомился Ландсберг.

– Не знаю…

И словно в ответ на его слова раздался голос кого-то из наблюдателей:

– Эйнсоф обнаружен! Он застрял в фотосфере Солнца. Даю картинку.

Автоматика вывела изображение светила на центральный виом, притушила его накал, и на зернистой пламенной стене Солнца люди увидели черное пятнышко.

– Он не сколлапсировал… – пробормотал Ландсберг с разочарованием.

– Он и не мог свернуться, я же говорил.

– Ты столько говорил всякого разного, что не знаешь, чему верить.

– Мне самому порой трудно, – признался ученый. – А чего ты ждал от запуска чаши? Надеялся, что эйнсоф превратится в черную дыру?

– Я надеялся, что он исчезнет навсегда.

– Этого не произойдет еще сотни и тысячи лет. Разве Леон не докладывал тебе, что эйнсоф сохранился аж до пятьдесят шестого века?

– Рассказывал… и все же я верил…

– Странный ты какой-то, Казимир, потерянный, как и я. Неужели это Аристарх на тебя так повлиял? Мозги наизнанку вывернул? Если уж на то пошло, довольствуйся тем, что доступ к эйнсофу теперь весьма ограничен. Близко к Солнцу наши спейсеры не подлетят.

Ландсберг вздохнул. В нем боролись два противоположных чувства: сожаление по поводу того, что эксперимент не удался в полной мере, эйнсоф не превратился в черную дыру, и какая-то мстительная радость, что никому больше не удастся этот эксперимент повторить.

Через три часа паника в районе Меркурия улеглась, Спасательная служба эвакуировала всех пострадавших, собрала в космосе обломки разрушенных станций, и в эфир вернулась обычная пульсация человеческих переговоров.