Сергей Булыга - Ведьмино отродье

Два дня он просто шел, никого не шерстил, кормился, как простой тихарь, с огородов. Потом, когда устал от овощей, опять сыграл, переоделся и поехал. И в дилижансе его и схватили; правда, как после оказалось, по ошибке. Но пока они до этого донюхались, сообразили, так продержали - ни за что и ни про что - пять дней в вонючей тесной яме, и только уже после очной ставки отпустили. А шили ему ограбление... Зато потом его никто уже не трогал. И так он ехал, ехал, шел, шел себе, потом перевалил через Мукорский перевал и снова шел. И только там уже, в диких местах, где от поселка до поселка порой случалось по три дня пути, он понял: все, хана! Всему хана! Пять лет служил - довольно. Потом год йорствовал. А что!? Куда было тогда? Домой, что ли? Ага! Разогнался! Брат, лейтенант дорожной стражи, убит контрабандистами. Мать умерла в прошлом году от эпидемии - отец писал. Отец! Ворота. Сладкая тянучка. Казарма - за отцовские долги... Нет, дома ему точно делать нечего. Точнее, дома у него просто нет. Да и потом, зачем ему на север, когда есть юг?! И вот он и двинул на юг. И не ошибся. Здесь, на юге, и летом и зимой ему будет тепло. И здесь никто его не знает и, между прочим, не желает знать! Здесь вообще никому нет никакого дела не только до него, а вообще ни до той на севере войны, ни до Бурка, бунта, ни даже до самого Претендента. Здесь они сами по себе. Здесь...

А зачем это тебе? И что с того, что ты никогда Его не видел? Ну и что?! Так ведь и твой брат Его не видел. И отец. И даже дед. Никто в твоей родне Его вовек не видел - и как-то ведь с этим жили. Да, знали, что Он есть, ну и пусть себе Он есть. Да мало ли чего на этом свете есть, всего не пересмотришь. И так и ты - вот если бы ты шел просто на юг, то все было бы понятно: захотелось на юг, и идет. Так нет же! Нет! Ведь ты идешь к Нему, только к Нему. Зачем? Ну и придешь ты к Нему, увидишь ты Его, а дальше что? Ты, Рыжий Кронс, бывший трубач Шестого Легиона, идешь уже три месяца без остановки. Там, в Бурке, осень, холода, и даже уже здесь, на юге, под утро дует весьма свежий ветер. И пахнет он...

Вот именно! Так что скорей! Скорей! Еще скорей! Стопы вязли в песке; он бежал. Вокруг были холмы - песчаные; на них нигде ни кустика, ни даже листика. Вчера в последний раз пил воду из ручья. Скорей! Холм. И еще один. Взбежал...

Глава одиннадцатая

ГЛАЗ

И замер. Перед ним был Океан! Вот он какой! Действительно, бескрайний. Соленый, терпкий дух и волны в два-три роста. Ветер срывал с них гребни, бил, швырял. Рев, брызги, радуга! Рыжий сбежал с холма, лег на прибрежный песок и прищурился. Волны вздымались, падали и отступали, и вновь вздымались, падали, ревели... и, убегая, оставляли за собой разбитые ракушки и маленьких зверьков, похожих на пузатых толстых раков. Эти зверьки шуршали по песку "шкраб-шкраб". Рыжий лежал, смотрел на волны, думал. Надеялся, что вот еще немного, и он наконец поймет, учует, догадается, какая же это причина так неудержимо влекла его сюда, к Океану.

Но время шло: рычал, гремел прибой... Нет, непонятно! Вот разве только что, может быть, этот запах - такой соленый, свежий и... да, вот именно, есть в этом запахе еще нечто такое, что прямо так и тянет, тянет его в волны, прямо в прибой... Нет, это уже слишком, это уже глупости. Ему и так здесь хорошо. Да, вот действительно - он просто так лежал, смотрел на Океан, на радугу - и ему было очень хорошо. Вот просто очень хорошо - и все, без объяснений.

И так он пролежал весь день. Под вечер в Океане показались лодки. Они прошли вдоль берега и скрылись за ближайшей прибрежной скалой. Рыжий поднялся, отряхнулся. Так, может быть, подумал он, и понимать тут нечего? Просто безместный старый йор устал от своей прежней бестолковой жизни, а здесь, ему так чуется, как будто бы можно будет начать все сначала. И если это и вправду окажется так, то разве это плохо? Как будто нет. Но только "как будто"! Рыжий вздохнул и побежал вслед за лодками.

Там, за скалой, возле удобной тихой гавани раскинулся небольшой рыбацкий поселок. Дети играли на песке, старик сидел возле коптильни, ветер свистел в развешанных для просушки сетях. А вон ряд хижин - черных, покосившихся. А вон высокое крыльцо и над ним вывеска; это, вне всякого сомнения, трактир, значит, там можно будет подкрепиться. Рыжий поправил на себе ремень, одернул пояс, и, приосанившись, двинулся к поселку. Дети, только завидев его, сразу вскочили, засвистели. Рыжий строго прицыкнул на них, и они замолчали. А он, еще раз приосанившись, уже вошел в трактир, важно прошел через весь зал, сел у окна и только тогда уже осмотрелся по сторонам. Дым, ругань, чад. То есть трактир такой же, как везде. Но, правда, зато здесь прямо из окна виден сам Океан! А вольный терпкий дух, он до того силен, что даже здесь, в трактире, не перебивается. Вот так-то вот! Вот шел ты к Океану - и пришел! Да, только так... Вот только для чего? И Рыжий снова осмотрелся.

Да только что здесь высмотришь? Трактир и есть трактир - везде. Рыжий насупился, заскреб когтями по столу. Хозяйка - стройная, в коротком белом фартуке - лениво подошла к нему, спросила:

- Ну, что тебе?

Рыжий, откинувшись к стене, молчал, смотрел чуть в сторону. Потом сказал, почти не разжимая губ:

- Есть. Пить. И... музыку.

Хозяйка удивилась:

- А какую?

- Военную. И кубик. И чтоб без изъяна. Да, и еще! Всем... вот по столько, на два когтя. Счет - мне.

Хозяйка улыбнулась и сказала:

- А ты мне нравишься.

- Взаимно. Шевелись.

Вечер прошел под музыку, удачно. Народ везде один - купились завидущие. Чет, чет, нечет, простите, но не угадали. Еще? Еще! Еще? Увы! Чет, чет, нечет, гони расчет! И гнали, а куда им деться. И кусали губы. Но возмущаться - нет, не возмущались, уж больно он для них был... Как бы это? Необычен. Вот и терпели, да. Потом, когда все разошлись, Рыжий сгреб выигрыш и жестом подозвал хозяйку. Та подошла, села напротив. Рыжий кивнул на деньги и сказал:

- Вот, это за постой. Бери.

Она не шелохнулась. Молчала, думала, водила лапой по столу. Потом спросила:

- Ты откуда?

- Издалека. Тримтак.

- А где это?

- Не помню.

- Надолго к нам?

- Да как тебе сказать...

Хозяйка понимающе кивнула. Потом, сделав печальные глаза, сказала:

- Меня звать Ику. А тебя?

- Кронс из Шестого Легиона. Два гвардейских шеврона, пять ран. Год в бегах. Что еще?

- Нет, ничего. Ты голоден?

- Немного.

- Тогда сходи, возьми с плиты что хочешь. И, кстати, чашки прихвати.

- Две?

- Две.

А ночью, в дальней комнате, она ему сказала:

- Ну вот, я снова замужем, - и тихо засмеялась.

Потом, когда она заснула, Рыжий еще долго лежал с открытыми глазами, смотрел на черный закопченный потолок и думал. Вот наконец-то у него есть дом. Жена. И надежное, честное дело. А что еще нужно для счастья?!