Сергей Булыга - Ведьмино отродье

И офицер сразу все понял, сник и отступил на шаг, молча кивнул - мол, проходи. Рыжий прошел мимо него - чеканя шаг, пружиня. Вот так-то вот! Знай свое место, чва! Тряси купцов, стращай бродяг. А строевых не трожь! Строевые, они...

И вот с такими вот, а также и с другими, подобными мыслями, Рыжий, свернув за дом, увидел дилижанс - такой приземистый, обитый медными листами, на рессорах. В упряжке были пленные далянцы. Это правильно! Кронс хотел было к ним подойти, сказать им пару ласковых... Брякнул звоночек! Он снова обернулся к экипажу. Возница уже сидел на козлах и нетерпеливо поигрывал кнутом. Вид у возницы был просто похабный: ржавый налобник сдвинут набекрень, кольчужка грязная, вся в пятнах, с зимы небось не чищена. М-да, времена пошли: пораспускались! Но тем не менее Рыжий кивнул вознице, словно старому знакомому, вскочил на откидную лесенку, прошел, не глядя на купцов, в салон и сел там в самом дальнем углу. Окна захлопнулись, дверь с лязгом затворилась.

- Порс! - крикнул офицер.

И свора понесла. А куда - да не все ли равно! Лишь бы куда подалее от этих диких мест, где ни за что, ну вовсе ни за что, а только за одно твое умение, за то, что кубик, как живой... Ух-х, как в боку болит! И это ведь еще дорога ровная, у дилижанса мягкий ход и вроде не трясет совсем - а бок вон как свело, и бьет тебя, колотит, гложет! И то сказать - три раза они вилами... А больше ничего не помнится - как исхитрился выжить ты тогда, как не подставил голову, как все же вырвался от них и побежал... А ведь и даже убежал! Хр-р! Р-ра! И это как раз то, чего ни один чва вовек не сделает не сможет, так-то вот!

Ну а теперь лежи, не шевелись, и так, глядишь, оно и зарубцуется, затянется... И он лежал. Мчал дилижанс. Покрикивал возница. Кнут то и дело щелкал по далянцам - и те неслись, неслись, что было сил. Пыль понемногу набивалась через щели, в салоне стало тяжело дышать. Рыжий хотел было вздремнуть - не получалось, и он так и лежал не шевелясь и слушал боль в боку. Ну а купцы тем временем засветили походный фонарь, достали кубик, принялись играть по маленькой. Хр-р, вот где музыка так музыка! Чет, чет, нечет, нет ваших, перебор - и снова чет, нечет... Кронс вздохнул и отвернулся. Тоска. Тоска! И ощущение, что ты - уже не ты, а непонятно кто. Нет, все же это ты. Вот так же, помнится, ты и тогда лежал, вздыхал, когда отец повез тебя в Тримтак. Только тогда в салоне не было так темно и душно - тогда все окна были нараспашку, тогда даже и решеток еще на них не ставили, и ты всю дорогу беспрепятственно смотрел в окно. Потом приехали в Тримтак, сошли на станции. И, помнишь, стопы еще затекли, и спину с непривычки свело. И вообще, страшно было. Отец сразу заметил это и прямо на станции купил тебе тянучку, и вы пошли по улице. Отец молчал. И ты молчал шел и жевал. Тянучка была сладкая и мятная, от нее во рту был приятный холодок. А в брюхе тебя мутил страх, ведь ты же тогда в первый раз приехал в город. А город... Хр-ра! Вначале старший брат в него ушел, теперь вот и тебя отправили...

Вот вы пришли туда, куда вам было надо. Отец подвел тебя к забору, посадил возле него, в тени, а сам прошел еще немного дальше и постучался в караулку, там что-то кратко объяснил - и его пропустили. А ты сидел в тени на чурбачке, жевал тянучку и моргал. А страха в тебе уже не было - была одна тянучка. И лапы были вялые. И мокрые глаза. Там, за забором солдатская школа. Солдат - это почет, мундир и ежедневная кормежка. А дома было что? Голодуха. Вот то-то же! Так что сиди и жди. И ты сидел и ждал. А день был жаркий, тебя, хоть ты был и в тени, все равно разморило...

Вдруг заскрипела дверь, вышел отец, а с ним сержант. Ты подскочил и встал навытяжку. Сержант строго сказал:

- Ну, долго тебя ждать?

Ты робко глянул на отца. Тот отвернулся.

- Порс! - приказал сержант.

И ты пошел за ним. Тянучка была сладкая и мятная, в казарме ее сразу отобрали. А ты...

Рыжий поморщился, открыл глаза. Купцы по-прежнему гоняли кубаря - по маленькой, как это всегда между ними водится. Один из них проигрывал и злился. Он был нетерпелив и то и дело зарывался. Таким играть нельзя... И он-то и сказал в сердцах:

- А ты чего уставился? Сядь да метни, тогда поскалишься.

Рыжий молчал. Тогда другой купец сказал:

- Отстань ты от него. Он, видишь, гол.

- Так в долг! Ну, или после отработает. Вон он какой! Да на таких пахать.

Они заспорили - брать голяка или не брать. А может, лучше вовсе не играть, наигрались уже. Их было четверо. Купцы. А может... Кто их знает? Вот замолчали, смотрят на тебя. Ждут. Даже так? Н-ну, хорошо! Рыжий подсел к купцам. Взял кубик, повертел его. Как будто без изъяна, не горбатый. Уже хорошо. И он сказал:

- Ставлю на кон семь дней. От зари до зари. Могу пилить, копать, возить, класть кирпичи... Итак, моих семь дней. А вы?

Купцы поставили монету. Одну на четверых. Ну, ладно! Рыжий спросил:

- Чет?

- Чет, - ответили.

- А я тогда - нечет!

Метнул. Выпал, конечно же, нечет. Рыжий сгреб выигрыш, они помялись, пошептались, и еще раз поставили, опять только одну монету, и тогда он свою тоже оставил, снова метнул...

И понеслось оно! Долго неслось! Потом играли в лысого, трех королей, бренчалку. Игра шла хорошо, и вскоре Рыжий нагрузился - надел модный лантер с карманами (в карманах двадцать пять монет) и бронзовый браслет на лапу. Больше играть купцы не захотели. И не надо. Рыжий отдал им кубик и вернулся к себе в угол. Они молчали. Он молчал. Лежал и делал вид, что будто спит...

А вот и станция. Возница загремел запорами, дверь подалась...

И Рыжий вдруг метнулся из салона! Сбил возницу! И - через площадь - во дворы, а там через забор, на мост, под мост, по огородам...

И через полчаса уже сидел у Хныки. Там он поел горячего и рассказал, как было дело.

- И правильно! - сказала Хныка. - Мало ли! Теперь такие времена, что лучше поберечься. Тем более, купцы - народ особенно продажный, ненадежный. А у меня... Устал, поди? Тогда я постелю. Я мигом!

Три дня Рыжий провел у Хныки. Лежал, скучал, лечился. Потом откуда ни возьмись явился какой-то тип, назвался Частиком - как пронюхал?! - и передал привет от Быра. Быр снова звал к себе. Он, Частик рассказал, залег на Сытом Перевале, ну, и гребет конечно же, так что это дело верное, жирное, такое грех прочухать. Но Рыжий снова отказался. Сказал:

- Зачем мне кровь? Я и так проживу, по закону.

Частик сказал:

- Отбили тебе голову! Какой теперь закон?! Где он?

- Это не важно.

Частик ушел. Потом, на следующий день, ушел и Рыжий.

- Куда? - спросила Хныка.

- Я не знаю.

И он и впрямь не знал, куда. Просто ушел, и все. В кольчужке, при ремне, при поясе. Там, в пряталках, было еще четырнадцать монет, а остальные он все отдал Хныке. С ней, Хныкой, хорошо, когда деваться больше некуда. Ну а пока...