Н Шитова - Клятва Примара (Дерзкая - 2)

- Ты видел это, Валера? Ты видел, что мне снилось? - я все еще не могла поверить в то, что проснулась. Сновидение было настолько естественным, что я никак не могла прогнать охвативший меня ужас.

- Да, я видел, что тебе снилось. Это обычная чепуха, Катя. Мне абсолютно ничего не угрожает, поверь...

Я почувствовала, как ветер Валеры окутывает меня, стараясь проникнуть вглубь. Я закрылась от него, как могла...

- Почему ты так делаешь, черепашка? - усмехнулся Валерка, целуя меня.

- Как, Валера?

- Почему ты не пускаешь меня к себе? Стоит только мне попробовать подобраться к тебе поближе, как ты сразу же прячешься в панцирь. Ты обижаешь меня, черепашка. Это потому что ты не доверяешь мне?

- Это потому, что я не доверяю себе, Валера.

- Мы вместе, а значит все будет в порядке, поверь мне.

Слова, пустые слова. Теперь уже ничего и никогда не будет в порядке.

Глава 12.

Немного выдвинув ящик стенного шкафа, я пошарила в его глубине, стараясь не шуметь, и наткнулась на острие. Я отдернула руку, пососала наколотый палец, но, убедившись, что ничего страшного не случилось, снова запустила руку вглубь ящика и осторожно достала, наконец, кинжал. Длинный, узкий, острый, один из самых приличных экземпляров, принесенных Валерием с Континента.

Взвесив кинжал на ладони, я спрятала его за спиной и повернулась лицом к постели.

Было тихо. Очень тихо. Ватная, плотная тишина. Валерий спал. Длинные кудрявые пряди рассыпались по плоской подушке, ресницы подрагивали, но губы едва заметно улыбались. Не сводя глаз с его лица, я медленно подошла к нему вплотную.

Валера лежал, слегка прикрытый легкой простыней. Не кремовой, но шелковой. Ситуация не совсем соответствовала моему сну, но все было очень и очень похоже.

Я знала, куда нужно наносить удар, чтобы спящий человек не успел даже понять, что его убивают. Чтобы не успел открыть глаза, увидеть и узнать убийцу.

Я стояла над Валерием и знала, что должна это сделать. И точно так же хорошо я знала, что не могу окончательно решиться на это.

Сколько долгих недель я каждое утро просыпалась с мыслью, что никогда не смогу это сделать, и каждый вечер засыпала, если засыпала вообще, с мыслью, что непременно должна это сделать.

И так все время: одни и те же слова в голове. Должна - не могу. Должна - не могу.

Перед глазами постоянно вставали три картины, по очереди.

Виденный в забытьи сон-пророчество о крови на кремовом шелке.

Примар, широко улыбающийся и произносящий свою клятву.

Лицо брата, уже не похожее само на себя в ожидании близкой смерти.

Если первое было всего лишь видением, второе всего лишь мимолетным свиданием, в реальность которого вряд ли поверили бы, расскажи я о нем, то третье было очевидным всем фактом.

Юрка умирал. Удавалось лишь на короткое время притуплять его боль, которая, несмотря на очевидные старания врачей, не собиралась отпускать брата. Почти все время Юра находился в состоянии тяжелого забытья, близком к коме, и только пару раз в день, когда ему вводили сильнодействующие препараты, он ненадолго приходил в себя. Обычно в эти минуты он, не обращая внимания на протесты врачей, звал меня и спешил наговориться. Он никого больше к себе не подпускал. А я и не слышала, что он говорил. Я открывалась для него вся, пытаясь сделать невозможное - не только почувствовать, но и разделить с ним его состояние, поделить пополам боль, съедающую его. И все его торопливые слова, все его воспоминания, сожаления, я воспринимала отстраненно, потому что все заглушали его боль, страх и тоска, которые сочились из обессиленного болезнью тела Юры. Эти безмолвные свидетельства его страданий скручивали меня, едва только я позволяла себе открыться, но увы, чувствовать-то я чувствовала, но от этого боль брата не становилась слабее.

Мне нечем было ободрить его и утешить себя. Юрка понимал это, но все равно слабо уговаривал меня не расстраиваться и все время говорил о какой-то надежде. Когда заканчивалось действие лекарства, и слова Юры, прежде чем затихнуть, переходили в бред, я слышала, как Юра взывает ко мне о помощи. Он искал спасения у сестры, которой столько раз удавалось отодвинуть смерть от себя и от друзей. Находясь в сознании, он не позволял себе говорить об этом впрямую, но когда боль выключала барьеры, становилось очевидно, что Юра надеется, и надеется как раз на меня. Сам не зная, насколько обоснована его надежда.

И так продолжалось давно. И никто не знал, сколько это еще продлится. Иногда, убегая из покоев брата в тоскливом смятении, я начинала думать о том, что если все усилия облегчить страдания умирающего не приносят эффекта, не лучше ли было бы прекратить все одним единственным уколом. Но следующей же мыслью после этой была мысль о клятве Примара. Выход был.

Невозможно было придумать для меня более мучительной пытки, чем та, которую сочинил хитрый Примар. Он затеял все это вовсе не из желания поиздеваться надо мной, а просто потому что ему было интересно. Всего лишь интересно. Его требование было невыполнимым, жестоким и абсурдным лишь для меня. Никто другой, наверняка, не пожалел бы о смерти Валерия Извекова, а кое-кто злорадно потер бы руки, упиваясь свершением своей многолетней мечты о мести. А Юрка, как бы ни хотела я присвоить себе исключительное право на него, был искренне дорог если и не многим, то уж точно не мне одной. И я знала, что ни я сама, ни прочие друзья Юры никогда не простят мне, если я не воспользуюсь любезностью Примара.

Конечно же, у меня никогда не возникало желания рассказать о визите Примара самому Юрке, потому что я на двести процентов могла предугадать реакцию брата. Как бы ни относился Юра к Валерию, как бы ни жаждал он жить, никогда не пошел бы он на то, чтобы заведомо расчетливо покупать себе жизнь чужой кровью. Не удивительно, что Примар даже не попытался предложить такую сделку лично Юре. Примар прекрасно знал, к кому стоит обращаться. Он знал, кто способен на такое.

Кажется, уже ни у кого не осталось иллюзий на мой счет. Никто не решается быть со мной снисходительным, все понимают, что и покровительство мне ни к чему. Все знают, что нет такой задачи, перед которой я отступила бы, и нет таких писаных или неписанных законов, через которые я не смогла бы перешагнуть, если бы мне это понадобилось. Но только Примар мог устроить мне по-настоящему достойное меня испытание... Браво, Примар! Я могла бы поаплодировать тебе, если бы мне не хотелось выть от одной мысли о том, в какой тупик ты меня загнал...

Конечно же, я не могла даже заикнуться Юрке о том, что со мной случилось. Он и так изо всех сил пытался отвлечь меня, все время просил меня быть с ним повеселее. Я улыбалась, и потом долго не могла стряхнуть с лица окаменевшую улыбку.