Роберт Мак-Каммон - Грех бессмертия

- Хорошо, когда ты сможешь поехать? - спросил он. - Наверное в августе... после окончания семестра...

Он молчал, глядя мимо нее.

- Август не так уж и далеко, - напомнила ему Кэй. - Всего две недели.

- Я беспокоюсь о тебе, - сказал он. - Мне кажется, мы должны... уехать из этого места на некоторое время.

- Беспокоишься обо мне?

- Да. Сны, которые ты видела...

- Пожалуйста, - попросила она и очень аккуратно положила на тарелку свою ложку. - Давай не будем говорить об этом.

- Это важно! - сказал он и понял, что сделал это чересчур громко, потому что глаза Лори расширились, словно в ожидании ссоры. Поэтому следующую фразу он произнес тише:

- Любой повторяющийся сон что-нибудь означает. Поверь мне, я знаю...

- Это не повторяющийся сон! - сказала она. - Я имею в виду, что в них я играю одну и ту же роль, в той же обстановке, но... происходящие события никогда не повторяются.

- Хорошо. Но я все еще обеспокоен.

- Беспокойство, - сказала Кэй. - Ты мне сам сказал, как это называется. - Она прищурилась, словно эта ужасная никудышная правда ранила ее. - Итак, теперь ты считаешь, что деревня имеет какое-то отношение к твоим снам?

- Я думаю, что отдых пошел бы нам всем на пользу.

- Давайте поедем в Бич-Хэвен! - сказала Лори. - Пожалуйста, давайте!

- Нет. Я не могу. - Кэй охватила внутренняя дрожь, потому что теперь она знала причину его беспокойства. Ей было знакомо это выражение на лице Эвана: растерянности, беспомощности, испуга. Его взгляд напоминал взгляд утопающего, которому не за что ухватиться. - Эван, - спокойно сказала она, - это самое прекрасное место, в котором мы когда-либо жили. У нас есть шанс, реальный шанс чего-то добиться. Ты что, не понимаешь этого?

Посидев некоторое время неподвижно, он оттолкнул свою тарелку, словно ребенок, получивший выговор. Ты был очень плохим мальчиком, как сказала миссис Демарджон.

- Может быть, это наш последний шанс, - повторила Кэй.

Он кивнул и поднялся из-за стола.

- Куда ты уходишь?

- Хочу прогуляться, - сказал он. В его голосе больше не было гнева, но чувствовались напряженность и неискренность.

- Прогуляться? Куда же?

- Хочу прокатиться. Где ключи от машины?

- Я тоже хочу прокатиться на машине! - заявила Лори.

- Они... в моем кошельке на кровати. - Она проводила его взглядом. Хочешь чтобы мы поехали с тобой?

- Нет, - сказал он и начал подниматься по лестнице в спальню.

- Доедай свой ужин, - сказала Кэй девочке. - Эта морковка для тебя полезна. - Она прислушалась к его шагам на лестнице, услышала, как открылась и закрылась входная дверь. Через несколько минут заработал двигатель, и микроавтобус направился к дороге и проехал по Мак-Клейн-террас.

- Что случилось с папочкой? - спросила Лори. - Он вел себя так непонятно.

И только тогда Кэй почувствовала, что слезы жгут ей глаза.

- Твой папочка... нездоров, Лори. Он совсем нездоров. - Из ее глаз хлынул сильный жгучий поток. Лори смотрела на нее с удивлением.

"Крик Петуха", подумал Эван, поворачивая свой микроавтобус в северном направлении, на темную молчаливую улицу. Это хорошее место, где можно выпить и, может быть, задать кое-какие вопросы. Он проехал мимо темного бугра кладбища, фары осветили могильные камни. По дороге к Кингз-Бридж-роуд, охваченной темнотой, в его сознании мелькали непонятные детали, похожие на добела раскаленные метеоры. "Они придут за вами ночью, - сказал этот человек. - Точно так же, как они пришли за мной. Забирайте свою жену и маленькую дочку и уезжайте. Сейчас же". - И спокойный, уравновешенный голос Кэй: "Август не так уж далеко. Это, может быть, последний шанс, который у нас есть". Он жал все быстрее и быстрее, совсем убрав ногу с тормозов. Фары высветили дорожный указатель: "ПРЕДЕЛ СКОРОСТИ 40". Его спидометр уже показывал пятьдесят пять. Бежишь? - спросил он себя. Спасаешься бегством из Вифанииного Греха? Шины взвизгнули на повороте. Он проехал Вестбери-Молл, где горели успокаивающие огни и были припаркованы машины; все это казалось частью далекого мира, отстоящего на целую вечность от Вифанииного Греха. В следующее мгновение темнота вновь обступила дорогу.

Он свернул с 219 трассы на Кингз-Бридж-роуд и через несколько минут увидел светящуюся красную вывеску. Местечко было меньше, чем он себе представлял: просто-напросто старое шлакоблочное строение с красной крышей, покрытой шифером, и окнами, оклеенными этикетками из-под пива "Фальстаф" и "Будвайзер". Над дверью неоновый петушок выгибал свою шею в молчаливом крике, затем снова опускал и снова выгибал. На стоянке, посыпанной гравием, стояло всего несколько автомашин и грузовичок-пикап. Эван свернул туда, припарковал микроавтобус рядом со строением и выключил двигатель.

Когда он вошел в тускло освещенную комнату, на него мельком взглянули, затем отвернулись. Несколько фермеров в грубой рабочей одежде сидели за столами и потягивали пиво. Здоровенный мужчина с рыжей бородой за стойкой протирал стаканы белым полотенцем. Женщина, платиновая блондинка, нацеживала пиво из бочонка и подавала его худощавому фермеру с густыми седыми бакенбардами. Она поймала взгляд Эвана, кивнула и улыбнулась.

- Добрый вечер, - сказала она.

Он сел за стойку на табурет и заказал "Шлитц".

- Одну секунду, - сказала женщина и отвернулась.

Пока она наливала ему пиво в заиндевевшую кружку, он оглядывал это место. Столики позади него были заняты. Там слышался смех. За одним из них сидели мужчина с седыми волосами в пиджаке и галстуке и женщина, которая по возрасту могла бы быть его дочерью. Она похлопала его по руке, а он потрепал ее за ухо. За другим столиком сидела компания мужчин и тихо беседовала. Сигаретный дым клубами поднимался к потолку. Эван уловил обрывки разговора; о жаре, об этом проклятом политике Мейерманне и его дорожной программе в округе. О рыночной цене соевых бобов, о стоимости двигателя в "Форде".

Женщина протянула ему пиво.

- Пожалуйста.

Он поблагодарил ее и начал потягивать пиво, наслаждаясь его резкой освежающей прохладой. Когда его глаза привыкли к полумраку, он повернулся на табурете и снова посмотрел в глубину ресторанчика. Неясные очертания превратились теперь в людей, в основном выглядевших закаленными и загорелыми. Вероятно, это были местные фермеры. Эван подумал, как же неблагоприятна жара для их земель. Она сжигает, высушивает, заставляет трескаться почву, так что им, вероятно, предстоит еще один тяжелый год. Его отец имел землю и обрабатывал ее, так что ему были знакомы эти отрешенные изможденные лица. Жара одинаково иссушала и землю, и кожу этих людей, которая увядала и трескалась. Они пили, словно бы пытаясь восполнить соки, высосанные солнцем.